Главная страница сайта ...	Новости, события, мероприятия психологии ...	Статьи, книги, рефераты, информация о психологии ...

Л.Ф. Обухова.

ДЕТСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ: ТЕОРИИ, ФАКТЫ, ПРОБЛЕМЫ.

М., Тривола, 1995.

Глава l.
ДЕТСТВО КАК ПРЕДМЕТ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ (страницы 13-22)
1. Исторический анализ понятия "детство"
Сегодня любой образованный человек на вопрос о том, что такое детство, ответит, что детство — это период усиленного развития, изменения и обучения. Но только ученые понимают, что это период парадоксов и противоречий, без которых невозможно представить “себе процесс развития. О парадоксах детского развития писали В. Штерн, Ж. Пиаже, И. А. Соколянский и многие другие. Д. Б. Эльконин говорил, что парадоксы в детской психологии — это загадки развития, которые ученым еще предстоит разгадать. Свои лекции в Московском университете Д. Б. Эльконин неизменно начинал с характеристики двух основных парадоксов детского развития, заклю­чающих в себе необходимость исторического подхода к пониманию детства. Рассмотрим их.
Человек, появляясь на свет, наделен лишь самыми элементарны­ми механизмами для поддержания жизни. По физическому строе­нию, организации нервной системы, по типам деятельности и способам ее регуляции человек — наиболее совершенное существо в при­роде. Однако по состоянию в момент рождения в эволюционном ряду заметно падение совершенства — у ребенка отсутствуют какие-либо готовые формы поведения. Как правило, чем выше стоит живое существо в ряду животных, тем дольше длится его детство, тем беспомощнее это существо при рождении. Таков один из парадоксов природы, который предопределяет историю детства.
В ходе истории непрерывно росло обогащение материальной и духовной культуры человечества. За тысячелетия человеческий опыт увеличился во много тысяч раз. Но за это же время новорожден­ный ребенок практически не изменился. Опираясь на данные антро­пологов об анатомо-морфологическом сходстве кроманьонца и совре­менного европейца, можно предположить, что новорожденный со­временного человека ни в чем существенном не отличается от ново­рожденного, жившего десятки тысяч лет назад.
Как же получается, что при сходных природных предпосылках уровень психического развития, которого достигает ребенок на каж­дом историческом этапе развития общества, не одинаковый? Детство — период, продолжающийся от новорожденности до полной социаль­ной и, следовательно, психологической зрелости; это период станов­ления ребенка полноценным членом человеческого общества. При этом продолжительность детства в первобытном обществе не равна продолжительности детства в эпоху Средневековья или в наши дни. Этапы детства человека — продукт истории, и они столь же подвержены изменению, как и тысячи лет назад. Поэтому нельзя изучать детство ребенка и законы его становления вне развития человеческо­го общества и законов, определяющих его развитие. Продолжитель­ность детства находится в прямой зависимости от уровня материаль­ной и духовной культуры общества.
Как известно, теория познания и диалектика должны складывать­ся из истории философии, истории отдельных наук, истории умствен­ного развития ребенка и детенышей животных, истории языка [84]. Заостряя внимание именно на истории умственного развития ребен­ка, следует отличать ее как от развития ребенка в ортогенезе, так и от неравномерного развития детей в различных современных куль­турах.
Проблема истории детства — одна из наиболее трудных в современной детской психологии, так как в этой области невозможно про­водить ни наблюдение, ни эксперимент. Этнографам хорошо извест­но, что памятники культуры, имеющие отношение к детям, бедны. Даже в тех, не очень частых случаях, когда в археологических рас­копках находят игрушки, это обычно — предметы культа, которые в древности клали в могилы, чтобы они служили хозяину в загробном мире. Миниатюрные изображения людей и животных использова­лись также в целях колдовства и магии. Можно сказать, что экспериментальным фактам предшествовала теория.
Теоретически вопрос об историческом происхождении периодов детства был разработан в трудах П. П. Блонского, Л. С. Выготского, Д. Б. Эльконина [14; 36; 178]. Ход психического развития ребенка, согласно Л. С. Выготскому, не подчиняется вечным законам приро­ды, законам созревания организма. Ход детского развития в классо­вом обществе, считал он, "имеет совершенно определённый классо­вый смысл". Именно поэтому, он подчеркивал, что нет вечно детско­го, а существует лишь исторически детское. Так, в литературе XIX века многочисленны свидетельства отсутствия детства у пролетар­ских детей. Например, в исследовании положения рабочего класса в Англии, Ф. Энгельс ссылался на отчет комиссии, созданной англий­ским парламентом в 1833 году для обследования условий труда на фабриках: дети иногда начинали работать с пятилетнего возраста, нередко с шестилетнего, еще чаще с семилетнего, но почти все дети неимущих родителей работали с восьмилетнего возраста; рабочее время у них продолжалось 14-16 часов [96].
Принято считать, что статус детства пролетарского ребенка формируется лишь в Х1Х-ХХ веках, когда с помощью законодательства об охране детства начал запрещаться детский труд. Разумеется, это не означает, что принятые юридические законы способны обеспечить детство для трудящихся низших слоев общества. Дети в этой среде и, прежде всего, девочки и сегодня выполняют работы, необходимые для общественного воспроизводства (уход за малышами, домашние работы, некоторые сельскохозяйственные работы). Таким образом, хотя в наше время и существует запрет на детский труд, нельзя говорить о статусе детства, не учитывая положения родителей в со­циальной структуре общества. "Конвенция о правах ребенка", при­нятая Юнеско в 1989 году и ратифицированная большинством стран мира, направлена на обеспечение полноценного развития личности ребенка в каждом уголке земли.
Исторически понятие детства связывается не с биологическим состоянием незрелости, а с определенным социальным статусом, с кругом прав и обязанностей, присущих этому периоду жизни, с набором доступных для него видов и форм деятельности. Много интересных фактов было собрано для подтверждения этой идеи французским демографом и историком Филиппом Ариесом [186]. Благодаря его работам интерес к истории детства в зарубежной психологии значи­тельно возрос, а исследования самого Ф. Ариеса признаны классиче­скими.
Ф. Ариеса интересовало, как в ходе истории в сознании художни­ков, писателей и ученых складывалось понятие детства и чем оно отличалось в различные исторические эпохи. Его исследования и области изобразительного искусства привели его к выводу, что вплоть до XIII века искусство не обращалось к детям, художники даже не пытались их изображать. Детские образы в живописи XIII века встречаются лишь в религиозно-аллегорических сюжетах. Это ангелы, младенец Иисус и нагое дитя как символ души умершего. Изображение реальных детей долго отсутствовало в живописи. Ни­кто, очевидно, не считал, что ребенок заключает в себе человеческую личность. Если же в произведениях искусства и появлялись дети, то они изображались как уменьшенные взрослые. Тогда не было знания об особенностях и природе детства. Слово "ребенок" долго не имело того точного значения, которое придается ему сейчас. Так, характер­но, например, что в средневековой Германии слово "ребенок" было синонимом для понятия "дурак". Детство считалось периодом быстро проходящим и малоценным. Безразличие по отношению к детству, по мнению Ф. Ариеса, было прямым следствием демографической ситуации того времени, отличавшейся высокой рождаемостью и большой детской смертностью. Признаком преодоления безразличия к детству, как считает французский демограф, служит появление в XVI веке портретов умерших детей. Их смерть, пишет он, теперь переживалась как действительно невосполнимая утрата, а не как вполне естественное событие. Преодоление равнодушия к детям про­исходит, если судить по живописи, не раньше XVII века, когда впер­вые на полотнах художников начинают появляться первые портрет­ные изображения реальных детей. Как правило, это были портреты детей влиятельных лиц и царственных особ в детском возрасте. Та­ким образом, по мнению Ф. Ариеса, открытие детства началось в XIII веке, его развитие можно проследить в истории живописи XIV-XVI веков, но очевидность этого открытия наиболее полно проявляется в конце XVI и в течение всего XVII столетия.
Важным символом изменения отношения к детству служит, по мысли исследователя, одежда. В Средние века, как только ребенок вырастал из пеленок, его сразу же одевали в костюм, ничем не отли­чающийся от одежды взрослого соответствующего социального поло­жения. Только в XVI-XVII веках появляется специальная детская одежда, отличающая ребенка от взрослого. Интересно, что для маль­чиков и девочек в возрасте 2-4 лет одежда была одинаковой и состо­яла из детского платьица. Иначе говоря, для того, чтобы отличить мальчика от мужчины, его одевали в костюм женщины, и этот костюм просуществовал до начала нашего столетия, несмотря на изменение общества и удлинение периода детства. Отметим, что в крестьянских семьях до революции дети и взрослые одевались одинаково. Кстати, эта особенность сохраняется там, где нет больших различий между работой взрослых и игрой ребенка.
Анализируя портретные изображения детей на старинных карти­нах и описание детского костюма в литературе, Ф. Ариес выделяет три тенденции в эволюции детской одежды:
1. Феминизация — костюм для мальчиков во многом повторяет детали женской одежды.
2. Архаизация — одежда детей в данное историческое время запаздывает по сравнению с взрослой модой и во многом повторяет взрослый костюм прошлой эпохи (так у мальчиков появились короткие штаны).
3. Использование для детей высших сословий обычного взрос­лого костюма низших (крестьянской одежды). Как подчеркивает Ф. Ариес, формирование детского костюма ста­ло внешним проявлением глубоких внутренних изменений отноше­ния к детям в обществе — теперь они начинают занимать важное место в жизни взрослых.
Открытие детства позволило описать полный цикл человеческой жизни. Для характеристики возрастных периодов жизни в научных сочинениях XVI-XVII веков использовалась терминология, которая до сих пор употребляется в научной и разговорной речи: детство, отрочество, юность, молодость, зрелость, старость, сенильность (глубокая старость). Но современное значение этих слов не соответствует их первоначальному смыслу. В старину периоды жизни соотносились с четырьмя временами года, с семью планетами, с двенадцатью зна­ками зодиака. Совпадение чисел воспринималось как один из пока­зателей фундаментального единства Природы.
В области искусства представления о периодах человеческой жиз­ни нашли отражение в росписи колонн Дворца Дожей в Венеции, во многих гравюрах XVI-XIX веков, в живописи и скульптуре. В большинстве этих произведений, подчеркивает Ф. Ариес, возраст челове­ка соответствует не столько биологическим стадиям, сколько соци­альным функциям людей. Так, например, в росписи Дворца Дожей выбор игрушек символизирует возраст детей, играющих с деревян­ным коньком, куклой, ветряной мельницей и птичкой; школьный возраст — мальчики учатся читать, держат книги в руках, а девочки учатся вязать; возраст любви и спорта — юноши и девушки вместе гуляют на празднике; возраст войны и рыцарства — человек, стреля­ющий из ружья; зрелость — изображены судья и ученый.
Дифференциация возрастов человеческой жизни и в том числе — детства, по мнению Ф. Ариеса, формируется под влиянием социаль­ных институтов, то есть новых форм общественной жизни, порожда­емых развитием общества. Так, раннее детство впервые появляется внутри семьи, где оно связано со специфическим общением — "нежением" и "балованием" маленького ребенка. Ребенок для родителей — просто хорошенький, забавный малыш, с которым можно развле­каться, с удовольствием играть и при этом учить его и воспитывать. Такова первичная, "семейная" концепция детства. Стремление "на­ряжать" детей, "баловать" и "нежить" их могло появиться только в семье. Однако такой подход к детям как к "очаровательным игруш­кам" не мог долго оставаться неизменным.
Развитие общества привело к дальнейшему изменению отноше­ния к детям. Возникла новая концепция детства. Для педагогов XVII века любовь к детям выражалась уже не в баловании и увеселении их, а в психологическом интересе к воспитанию и обучению. Для того чтобы исправить поведение ребенка, прежде всего, необходимо понять его, и научные тексты конца XVI и XVII веков полны коммен­тариев относительно детской психологии. Отметим, что глубокие педагогические идеи, советы и рекомендации содержатся и в произведениях русских авторов XVI-XVII веков.                     
Концепция рационального воспитания, основанного на строгой с дисциплине проникает в семейную жизнь в XVIII веке. Внимание родителей начинают привлекать все стороны детской жизни. Но функцию организованной подготовки детей к взрослой жизни принимает на себя не семья, а специальное общественное учреждение — школа, призванная воспитывать квалифицированных работников и примерных граждан. Именно школа, по мнению Ф. Ариеса, вывела детство за пределы первых 2-4 лет материнского, родительского воспитания в семье. Школа, благодаря своей регулярной, упорядоченной структуре способствовала дальнейшей дифференциации того периода жизни, который обозначается общим словом "детство". Универсальной мерой, задающей новую разметку детства, стал "класс". Ребенок вступает в новый возраст каждый год, как только меняет класс. В прошлом жизнь ребенка и детство не подразделялись на такие тонкие слои. Класс стал поэтому определяющим фактором в процессе дифференциации возрастов внутри самого детства и отрочества.       
Таким образом, согласно концепции Ф. Ариеса, понятие детства и отрочества связано со школой и классной организацией школы как теми специальными структурами, которые были созданы обществом для того, чтобы дать детям необходимую подготовку для социальной жизни и профессиональной деятельности. Следующий возрастной уровень также связывается Ф. Ариесом с новой формой социальной жизни — институтом военной службы и обязательной воинской повинности. Это подростковый, или юношеский возраст. Понятие подростка привело к дальнейшей перестройке обучения. Педагоги начали придавать большое значение форме одежды и дисциплине, воспитанию стойкости и мужественности, которыми ранее пренебрегали. Новая ориентация сразу же отразилась в искусстве, в частности, в живописи: "Новобранец теперь более не представляется плутоватым и преждевременно состарившимся воякой с картин датских и испанских мастеров XVII века — он теперь становится привлекательным солдатом, изображенным, например, Ватто", — пишет Ф. Ариес [6, с. 237]. Типичный образ юноши создает Р. Вагнер в "Зигфриде".
Позже, в XX веке, Первая мировая война породила феномен "молодежного сознания", представленного в литературе "потерянного поколения". "Так, на смену эпохе, не знавшей юности, — пишет Ф. Ариес, — пришла эпоха, в которой юность стала наиболее цени­мым возрастом... Все хотят вступить в него пораньше и задержаться в нем подольше" [6, с. 236]. Каждый период истории соответствует определенному привилегированному возрасту и определенному под­разделению человеческой жизни: "Молодость — это привилегиро­ванный возраст XVII века, детство — XIX, юность — XX" [186, с. 29]. Как видим, исследование Ф. Ариеса посвящено возникновению по­нятия о детстве или, говоря иначе, проблеме осознания детства как общественного феномена. Но, анализируя концепцию Ф. Ариеса, не­обходимо помнить психологические законы осознания. Прежде все­го, как говорил Л.С. Выготский, "чтобы осознать, нужно иметь то, что должно быть осознано". И далее, детально изучая процесс осознания, Ж. Пиаже подчеркивал, что существует неизбежное запаздывание и принципиальное различие между становлением реального явления и его рефлексивным отражением.
Детство имеет свои законы и, естественно, не зависит от того, что художники начинают обращать на детей внимание и изображать их в своих полотнах. Если даже признать бесспорным суждение Ф. Ари­еса о том, что искусство есть отраженная картина нравов, художест­венные произведения сами по себе не могут дать всех необходимых данных для анализа понятия детства и не со всеми выводами автора можно согласиться.
Исследование Ф. Ариеса начинается со Средневековья, ибо лишь в то время появляются живописные сюжеты с изображением детей. Но забота о детях, идеи воспитания, разумеется, появились задолго до Средних веков. Уже у Аристотеля встречаются мысли, посвящен­ные детям. К тому же, работа Ф. Ариеса ограничена исследованием детства только европейского ребенка из высших слоев общества и описывает историю детства вне связи с социально-экономическим уровнем развития общества. На основании документальных источ­ников Ф. Ариес описывает содержание детства знатных людей. Так, детские занятия Людовика XIII (начало XVII века) могут служить для этого хорошей иллюстрацией. В полтора года Людовик XIII игра­ет на скрипке и одновременно поет. (Музыке и танцам детей знатных семей учили с самого раннего возраста). Это Луи делает еще до того, как его внимание привлекает деревянная лошадка, ветряная мельни­ца, волчок (игрушки, которые дарились детям того времени). Людо­вику XIII было три года, когда он первый раз участвовал в праздно­вании Рождества 1604 года, и уже с этого возраста он начал учиться читать, а в четыре года умел писать. В пять — он играл с куклами и в карты, а в шесть лет в шахматы и в теннис. Товарищами по играм у Людовика XIII были пажи и солдаты. С ними Луи играл в прятки и другие игры. В шесть лет Людовик XIII упражнялся в отгадывании загадок и шарад. В семь лет все изменилось. Детские одежды были оставлены, и воспитание приобрело мужской характер. Он начинает обучаться искусству охоты, стрельбе, азартным играм и верховой езде. С этого времени ему читают литературу педагогического и моралистического типа. В это же время он начинает посещать театр и участвует в коллективных играх совместно со взрослыми.
Но можно привести много других примеров детства. Один из них взят из XX века. Это описание путешествия Дугласа Локвуда вглубь пустыни Гибсона (Западная Австралия) и его встречи с аборигенами племени пинтуби ("поедатели ящериц"). До 1957 г. большинство людей этого племени никогда не видели белого человека, их контак­ты с соседними племенами были незначительны, и благодаря этому сохранились в очень большой степени культура и образ жизни людей каменного века. Вся жизнь этих людей, проходящая в пустыне, со­средоточена на поиске пищи и воды. Женщины племени пинтуби, сильные и выносливые, могли часами идти по пустыне с тяжелым грузом топлива на голове. Детей они рожали, лежа на песке, помогая и сочувствуя друг другу. Они не имели представления о гигиене, не знали даже причины деторождения... У них не было никакой утвари, кроме деревянных сосудов для воды. В лагере имелось еще два-три копья, несколько палок для копки ямса, жернов для размалывания диких ягод и с полдесятка диких ящериц — их единственные продо­вольственные припасы 190, с.29]...  На охоту все ходили с копьями, которые были сделаны целиком из дерева. В холодную погоду нагота делала жизнь этих людей невыносимой... Не удивительно, что на их телах было столько следов от тлеющих палочек из лагерных кост­ров... Д. Локвуд дал аборигенам зеркальце и расческу, и женщины попытались расчесать волосы обратной стороной гребня. Но и после того, как гребень был вложен им в руку в правильном положении, он все равно не влезал в волосы, так как их надо было сначала вымыть, но для этого не хватало воды. Мужчине удалось расчесать свою боро­ду, женщины же побросали подарки на песок и вскоре о них забыли. "Зеркала, — пишет Д. Локвуд, — тоже не имели успеха, хотя прежде эти люди никогда не видели своего отражения. Глава семьи знал, конечно, как выглядят его жены и дети, но никогда не видел собственного лица. Взглянув в зеркало, он удивился и пристально осмот­рел себя в нем... Женщины же при мне посмотрели в зеркало только один раз. Возможно, они принимали изображение за духов и потому пугались" [90, с. 30].
Спали аборигены, лежа на песке, без одеял или иных покрывал, прижимаясь для тепла к двум свернувшимся калачиком собакам динго. Д. Локвуд пишет, что девочка двух-трех лет во время еды засовывала себе в рот то огромные куски лепешки, то кусочки мяса крошечной гуаны, которую она сама испекла в горячем песке. Ее младшая сводная сестра сидела рядом в грязи и расправлялась с банкой тушенки (из запасов экспедиции), вытаскивая мясо пальчи­ками. На следующее утро Д. Локвуд осмотрел банку. Она была вы­лизана до блеска. Еще одно наблюдение Д. Локвуда: "Перед рассве­том аборигены разожгли костер, чтобы он защитил их от холодных порывов юго-восточного ветра. При свете костра я увидел, как ма­ленькая девочка, еще не умевшая как следует ходить, устроила для себя отдельный костерчик. Наклонив голову, она раздувала угли, чтобы огонь перекинулся на ветви и согрел ее. Она была без одежды и наверняка страдала от холода и все же не плакала. В лагере было трое маленьких детей, но мы ни разу не слышали их плача" [90, с. 32].
Подобные наблюдения позволяют более глубоко посмотреть на историю. В сравнении с анализом произведений искусства, с фольк­лорными и лингвистическими исследованиями этнографический ма­териал дает важные данные об истории развития детства.
На основе изучения этнографических материалов Д. Б. Эльконин показал, что на самых ранних ступенях развития человеческого об­щества, когда основным способом добывания пищи было собиратель­ство с применением примитивных орудий для сбивания плодов и выкапывания съедобных корней, ребенок очень рано приобщался к труду взрослых, практически усваивая способы добывания пищи и употребления примитивных орудий. При таких условиях не было ни необходимости, ни времени для стадии подготовки детей к будущей трудовой деятельности. Как подчеркивал Д. Б. Эльконин, детство возникает тогда, когда ребенка нельзя непосредственно включить в систему общественного воспроизводства, поскольку ребенок еще не может овладеть орудиями труда в силу их сложности, В результате этого естественное включение детей в производительный труд ото­двигается. По мнению Д. Б. Эльконина, это удлинение во времени происходит не путем надстраивания нового периода развития над уже имеющимися (как считал Ф. Ариес), а путем своеобразного вклинивания нового периода развития, приводящего к "сдвигу во времени вверх" периода овладения орудиями производства. Д. Б. Эльконин блестяще раскрыл эти особенности детства при ана­лизе возникновения сюжетно-ролевой игры и детальном рассмотре­нии психологических особенностей младшего школьного возраста [178,182].
Как уже отмечалось, вопрос об историческом происхождении пе­риодов детства, о связи истории детства с историей общества, об истории детства в целом, без решения которых невозможно составить содержательное понятие о детстве, был поставлен в детской психоло­гии в конце 20-х годов XX века и продолжает разрабатываться до сих пор. Согласно взглядам советских психологов, изучать детское развитие исторически значит изучать переход ребенка от одной возра­стной ступени к другой, изучать изменение его личности внутри каждого возрастного периода, происходящее в конкретных историче­ских условиях. И хотя история детства еще не исследована в доста­точной мере, важна сама постановка этого вопроса в психологии XX века. И если, согласно Д. Б. Эльконину, на многие вопросы теории психического развития ребенка еще нет ответа, то путь решения уже можно представить. И видится он в свете исторического изучения детства.

2. Детство как предмет науки. (страницы 22 – 26)
Наука о психическом развитии ребенка — детская психология — зародилась как ветвь сравнительной психологии в конце XIX века. Точкой отсчета для систематических исследований психологии ре­бенка служит книга немецкого ученого-дарвиниста Вильгельма Прейера "Душа ребенка". В ней В. Прейер описывает результаты ежедневных наблюдений за развитием собственного сына, обращая внимание на развитие органов чувств, моторики, воли, рассудка и языка. Несмотря на то, что наблюдения за развитием ребенка велись задолго до появления книги В. Прейера, его бесспорный приоритет определяется обращением к изучению самых ранних лет жизни ре­бенка и введением в детскую психологию метода объективного на­блюдения, разработанного по аналогии с методами естественных наук. Взгляды В. Прейера с современной точки зрения воспринимаются как наивные, ограниченные уровнем развития науки XIX века. Он, например, рассматривал психическое развитие ребенка как частный вариант биологического. (Хотя, строго говоря, и сейчас есть и скрытые, и явные сторонники этой идеи...). Однако В. Прейер первый осуще­ствил переход от интроспективного к объективному исследованию психики ребенка. Поэтому, по единодушному признанию психоло­гов, он считается основателем детской психологии.
Объективные условия становления детской психологии, которые сложились к концу XIX века, связаны с интенсивным развитием промышленности, с новым уровнем общественной жизни, что созда­вало необходимость возникновения современной школы. Учителей интересовал вопрос: как учить и воспитывать детей? Родители и учителя перестали рассматривать физические наказания как эффек­тивный метод воспитания — появились более демократические семьи. Задача понимания ребенка стала на очередь дня. С другой стороны, желание понять себя как взрослого человека побудило исс­ледователей относиться к детству более внимательно — только через изучение психологии ребенка лежит путь к пониманию того, что собой представляет психология взрослого человека.
Какое место занимает детская психология в свете других психоло­гических знаний? И. М. Сеченов писал о том, что психология не может быть ничем иным, как наукой о происхождении и развитии психических процессов [141]. Известно, что в психологию идеи ге­нетического (от слова — "генезис" *) исследования проникли очень давно. Генезис (гр. genesis) — происхождение, возникновение, в широком смысле — момент зарождения и последующий процесс развития, приводящий к определенному состоянию, виду, предмету, явлению.  Почти нет ни одного выдающегося психолога, занимающегося проблемами общей психологии, который бы одновременно, так или иначе, не занимался детской психологией. В этой области работали такие всемирно известные ученые, как Дж. Уотсон, В. Штерн, К. Бюлер, К. Коффка, К. Левин, А. Валлон, 3. Фрейд, Э. Шпрангер, Ж. Пиаже, В. М. Бехтерев, Д. М. Узнадзе, С. Л. Рубинштейн, Л. С. Выготский, А. Р. Лурия, А. Н. Леонтьев, П. Я. Гальперин и др.
Однако, исследуя один и тот же объект — психическое развитие – генетическая и детская психология представляют собой две разные психологические науки. Генетическая психология интересуется про­блемами возникновения и развития психических процессов. Она от­вечает на вопросы: "как происходит то или другое психическое дви­жение, проявляющееся чувством, ощущением, представлением, невольным или произвольным движением, как происходят те процессы, результатом которых является мысль" [141, с. 252]. Генетическая психология или, что то же самое, психология развития, анализируя становление психических процессов, может опираться на результаты исследований, выполненных на детях, но сами дети не составляют предмета изучения генетической психологии. Генетические исследо­вания могут быть проведены и на взрослых людях. Известным при­мером генетического исследования может служить изучение форми­рования звуковысотного слуха. В специально организованном экспе­рименте, в котором испытуемые должны были подстраивать свой голос под заданную высоту звука, можно было наблюдать становле­ние способности звуковысотного различия.
Воссоздать, сделать, сформировать психическое явление — такова основная стратегия генетической психологии. Путь эксперименталь­ного формирования психических процессов впервые был намечен Л. С. Выготским. "Применяемый нами метод, — писал Л. С. Выгот­ский, — может быть назван методом экспериментально-генетиче­ским в том смысле, что он искусственно вызывает и создает генети­ческий процесс психического развития... Попытка подобного экспе­римента заключается в том, чтобы расплавить каждую застывшую и окаменевшую психологическую форму, превратить ее в движущий­ся, текущий поток отдельных заменяющих друг друга моментов... Задача подобного анализа сводится к тому, чтобы экспериментально представить всякую высшую форму поведения не как вещь, а как процесс, взять ее в движении, к тому, чтобы идти не от вещи к ее частям, а от процесса к его отдельным моментам" [35].
Среди многих исследователей процесса развития наиболее яркие представители генетической психологии — Л. С. Выготский, Ж. Пи­аже, П. Я. Гальперин. Их теории, разработанные на основе экспери­ментов с детьми, целиком и полностью относятся к общей генетиче­ской психологии. Известная книга Ж. Пиаже "Психология интеллекта" — это книга не о ребенке, это книга об интеллекте. П. Я. Гальпе­рин создал теорию планомерного и поэтапного формирования умст­венных действий как основы формирования психических процессов.
К генетической психологии относится экспериментальное изучение понятий осуществленное Л. С. Выготским.
Детская психология тем и отличается от всякой другой психологии, что она имеет дело с особыми единицами анализа — это возраст или период развития. Следует подчеркнуть, что возраст не сводится к сумме отдельных психических процессов, это не календарная дата. Возраст, по определению Л. С. Выготского, — это относительно замкнутый цикл детского развития, имеющий свою структуру и динамику. Продолжительность возраста определяется его внутренним содержанием: есть периоды развития и в некоторых случаях "эпохи", равные одному году, трем, пяти годам. Хронологический и психологический возраста не совпадают. Хронологический, или паспортный возраст - лишь координата отсчета, та внешняя сетка, на фоне которой происходит процесс психического развития ребенка, становления его личности.
В отличие от генетической, детская психология — учение о периодах детского развития, их смене и переходах от одного возраста к другому. Поэтому, вслед за Л. С. Выготским об этой области психологии правильнее говорить: детская, возрастная психология. Типично детскими психологами были Л. С. Выготский, А. Валлон, А. Фрейд, Д. Б. Эльконин. Как образно говорил Д. Б. Эльконин, общая психология — это химия психики, а детская психология — скорее физика, так как она имеет дело с более крупными и определенным образом организованными "телами" психики. Когда материалы детской психологии используются в общей психологии, то там они раскрывают химию процесса и ничего не говорят о ребенке.
Разграничение генетической и детской психологии свидетельствует о том, что сам предмет детской психологии исторически менялся. В настоящее время предмет детской психологии — раскрытие общих закономерностей психического развития в онтогенезе, установление возрастных периодов этого развития и причин перехода от одного периода к другому. Продвижение в решении теоретических задач детской психологии расширяет возможности ее практического внедрения. Помимо активизации процессов обучения и воспитания, возникла новая сфера практики. Это контроль над процессами детского развития, который следует отличать от задач диагностики и отбора детей в специальные учреждения. Подобно тому, как педиатр следит за физическим здоровьем детей, детский психолог должен сказать: правильно ли развивается и функционирует психика ребенка, а если неправильно, то в чем состоят отклонения и как их следует компенсировать. Все это можно сделать только на основе глубокой и точной теории, вскрывающей конкретные механизмы и динамику развития психики ребенка.

3. Специфика психического развития ребенка. (страницы 26 – 28)
Что же такое развитие? Чем оно характеризуется? В чем принципиальное  различие развития от всяких других изменений объекта? Как известно, объект может изменяться, но не развиваться. Рост, например, это количественное изменение данного объекта, в том числе и психического процесса. Есть процессы, которые колеблются в пределах "меньше-больше". Это процессы роста в собственном и подлинном смысле слова. Рост протекает во времени и измеряется в координатах времени. Главная характеристика роста — это процесс количественных изменений без изменений внутренней структуры и состава, входящих в него отдельных элементов, без существенных изменений в структуре отдельных процессов. Например, измеряя физический рост ребенка, мы видим количественное нарастание. Л. С. Выготский подчеркивал, что имеются явления роста и в психи­ческих процессах. Например, рост запаса слов без изменения функций речи.
Но за этими процессами количественного роста могут происходить другие явления и процессы. Тогда процессы роста становятся лишь симптомами, за которыми скрываются существенные изменения в системе и структуре процессов. В такие периоды наблюдаются скачки в линии роста, которые свидетельствуют о существенных изменениях в самом организме. Например, созревают железы внутренней секре­ции. В подобных случаях, когда происходят существенные изменения в структуре и свойствах явления, мы имеем дело с развитием.
Развитие, прежде всего, характеризуется качественными изменениями, появлением новообразований, новых механизмов, новых процессов, новых структур. X. Вернер, Л. С. Выготский и другие психологи описали основные признаки развития. Наиболее важные сре­ди них: дифференциация, расчленение ранее бывшего единым эле­мента; появление новых сторон, новых элементов в самом развитии; перестройка связей между сторонами объекта. В качестве психологи­ческих примеров можно упомянуть дифференциацию натурального условного рефлекса на положение под грудью и комплекса оживле­ния; появление знаковой функции в младенческом возрасте; измене­ние на протяжении детства системного и смыслового строения созна­ния. Каждый из этих процессов соответствует перечисленным крите­риям развития.
Как показал Л. С. Выготский, существует много различных типов развития. Поэтому важно правильно найти то место, которое среди них занимает психическое развитие ребенка, то есть определить спе­цифику психического развития среди других процессов развития. Л. С. Выготский различал: преформированный и непреформированный типы развития. Преформированный тип — это такой тип, когда в самом начале заданы, закреплены, зафиксированы как те стадии, которые явление (организм) пройдет, так и тот конечный результат, который явление достигнет. Здесь все дано с самого начала. Пример — эмбриональное развитие. Несмотря на то, что эмбриогенез имеет свою историю (наблюдается тенденция к сокращению нижележащих стадий, самая новая стадия оказывает влияние на предшествующие стадии), но это не меняет типа развития. В психологии была попытка представить психическое развитие по принципу эмбрионального развития. Это концепция Ст. Холла. В ее основе лежит биогенетический закон Геккеля: онтогенез есть краткое повторение филогенеза. Пси­хическое развитие рассматривалось Ст. Холлом как краткое повто­рение стадий психического развития животных и предков современного человека.
Непреформированный тип развития наиболее распространен на нашей планете. К нему же относятся и развитие галактики, развитие Земли, процесс биологической эволюции, развитие общества. Процесс психического развития ребенка также относится к этому типу процессов. Непреформированный путь развития не предопределен заранее. Дети разных эпох развиваются по-разному и достигают разных уровней развития. С самого начала, с момента рождения ребенка не даны ни те стадии, через которые он должен пройти, ни тот итог, который он должен достигнуть. Детское развитие — это непреформированный тип развития, но это совершенно особый про­цесс — процесс, который детерминирован не снизу, а сверху, той формой практической и теоретической деятельности, которая суще­ствует на данном уровне развития общества. Как сказал поэт: "Лишь рождены, уже нас ждет Шекспир". В этом особенность детского раз­вития. Его конечные формы не даны, не заданы. Ни один процесс развития, кроме онтогенетического, не осуществляется по уже гото­вому образцу. Человеческое развитие происходит по образцу, кото­рый существует в обществе. Согласно Л. С. Выготскому, процесс пси­хического развития — это процесс взаимодействия реальных и иде­альных форм. Задача детского психолога — проследить логику осво­ения идеальных форм. Ребенок не сразу осваивает духовное и мате­риальное богатство человечества. Но вне процесса освоения идеаль­ных форм вообще невозможно развитие. Поэтому внутри непреформированного типа развития психическое развитие ребенка — это особый процесс. Процесс онтогенетического развития — процесс ни на что не похожий, процесс чрезвычайно своеобразный, который проходит в форме усвоения [31,40].

4. Стратегии исследования психического развития ребенка. (страницы 28 –32)
Уровень развития теории определяет стратегию исследования в науке. Это полностью относится и к детской психологии, где уровень теории формирует цели и задачи этой науки. Сначала задача детской психологии заключалась в накоплении фактов и расположении их во временной последовательности. Этой задаче соответствовала стратегия наблюдения. Конечно, уже тогда исследователи пытались по­нять движущие силы развития, и каждый психолог об этом мечтал. Но для решения этой задачи не было объективных возможностей... Стратегия наблюдения реального хода детского развития в тех усло­виях, в которых оно стихийно складывается, привела к накоплению разнообразных фактов, которые необходимо было привести в систе­му, выделить этапы и стадии развития, чтобы затем выявить основ­ные тенденции и общие закономерности самого процесса развития и в конце концов понять его причину.
Для решения этих задач психологи использовали стратегию ес­тественнонаучного констатирующего эксперимента, который позволяет установить наличие или отсутствие изучаемого явления при определенных контролируемых условиях, измерить его количе­ственные характеристики и дать качественное описание. Обе страте­гии — наблюдение и констатирующий эксперимент — широко рас­пространены в детской психологии. Но их ограниченность становится все более очевидной по мере того, как выясняется, что они не приво­дят к пониманию причин психического развития человека. Это про­исходит потому, что ни наблюдение, ни констатирующий экспери­мент не могут активно воздействовать на процесс развития, и его изучение идет только пассивно.
В настоящее время интенсивно разрабатывается новая стратегия исследования — стратегия формирования психических процессов, активного вмешательства, построения процесса с заданными свойст­вами. Именно потому, что стратегия формирования психических процессов приводит к намеченному результату, можно судить о его причине. Таким образом, критерием для выделения причины разви­тия может служить успешность формирующего эксперимента.
Каждая из названных стратегий имеет свою историю развития. Как мы уже говорили, детская психология начиналась с простого наблюдения. Огромный фактический материал о развитии ребенка в раннем возрасте был собран родителями — известными психологами в результате наблюдений развития собственных детей. (В. Прейер, В. Штерн, Ж. Пиаже, Н. А. Рыбников, Н. А. Менчинская, А. Н. Гвоздев, В. С. Мухина, М. Кечки и др.).
Н. А. Рыбников в работе "Детские дневники как материал по де­тской психологии" (1946) дал исторический очерк этого основного метода изучения ребенка. Анализируя значение первых зарубежных дневников (И. Тэн, 1976; Ч. Дарвин, 1877; В. Прейер, 1882), появле­ние которых стало поворотным пунктом в развитии детской психоло­гии, он писал о том, что русские психологи по праву могут претендо­вать на первенство, поскольку А.С. Симонович уже в 1861 г. вела систематические наблюдения за речевым развитием ребенка от его рождения до 17 лет [см. 77]. Длительное систематическое наблюде­ние за одним и тем же ребенком, ежедневная регистрация поведения, доскональное знание всей истории развития ребенка, близость к ре­бенку, хороший эмоциональный контакт с ним — все это составляет положительные стороны проводившихся наблюдений. Однако на­блюдения разных авторов проводились с разными целями, поэтому их трудно сопоставлять друг с другом. К тому же, как правило, в первых дневниках отсутствовала единая техника наблюдений, и их интерпретация часто носила субъективный характер. Например, не­редко уже при регистрации описывали не сам факт, а отношение к нему.
Советский психолог М. Я. Басов разработал систему объективного наблюдения — этого основного, с его точки зрения, метода детской психологии. Подчеркивая значение естественности и обычности ус­ловий наблюдения, он описал как карикатурную такую ситуацию, когда в детский коллектив приходит наблюдатель с бумагой и каран­дашом в руках, устремляет свой взгляд на ребенка и постоянно что-то записывает. "Сколько бы ребенок ни изменял своего положения, как бы он ни перемещался в окружающем пространстве, взор наблюда­теля, а иногда и он всей своей персоной следует за ним и все что-то высматривает, при этом все время молчит и что-то пишет" [10, с. 103-104]. М. Я. Басов правильно считал, что исследовательскую работу с детьми должен вести сам педагог, воспитывающий и обуча­ющий детей в коллективе, в который наблюдаемый ребенок входит.
В настоящее время большинство психологов к методу наблюдения как основному способу исследования детей относятся скептически. Но, как часто говорил Д. Б. Эльконин "острый психологический глаз важнее глупого эксперимента". Экспериментальный метод тем заме­чателен, что он "думает" за экспериментатора. Факты, полученные методом наблюдения очень ценны. В. Штерн в результате наблюде­ний за развитием своих дочек, подготовил два тома исследования о развитии речи. А. Н. Гвоздев также опубликовал двухтомную моно­графию о развитии речи детей на основе наблюдений за развитием своего единственного сына.
В 1925 г. в Ленинграде под руководством Н. М. Щелованова была создана клиника нормального развития детей. Там наблюдали за ребенком 24 часа в сутки, и именно там были открыты все основные факты, характеризующие первый год жизни ребенка [153]. Общеиз­вестно, что концепция развития сенсомоторного интеллекта была построена Ж. Пиаже на основе наблюдений за тремя своими детьми. Длительное (на протяжении трех лет) изучение подростков одного класса позволило Д. Б. Эльконину и Т. В. Драгуновой дать психоло­гическую характеристику подросткового возраста. Венгерские пси­хологи Л. Гараи и М. Кечки, наблюдая развитие собственных детей, проследили, как происходит дифференциация социальной позиции ребенка в условиях семьи [101]. В. С. Мухина впервые описала разви­тие поведения двух сыновей-близнецов [101]. Эти примеры можно продолжить, хотя уже из сказанного ясно, что метод наблюдения как начальный этап исследования не изжил себя и к нему нельзя отно­ситься пренебрежительно. Важно, однако, вместе с тем помнить, что с помощью этого метода можно выявить только "явления", внешние симптомы развития.
В начале века были сделаны первые попытки экспериментального исследования умственного развития детей. Министерство просвеще­ния Франции заказало известному психологу А. Бине разработку методики отбора детей в специальные школы. И уже с 1908 начинается тестовое обследование ребенка, появляются измерительные шкалы умственного развития. А. Бине создал метод стандартизированных задач для каждого возраста. Несколько позже американский психолог Л. Термен предложил формулу для измерения коэффици­ента интеллекта.
Казалось, что детская психология вышла на новый путь развития — психические способности с помощью специальных задач могут быть воспроизведены и измерены. Но надежды эти не оправдались. Скоро стало ясно, что в ситуации обследования неизвестно, какая из психических способностей исследуется с помощью тестов. В 30-е годы советский психолог В. И. Аснин подчеркивал, что условием на­дежности психологического эксперимента служит не средний уро­вень решения задачи, а то, как принимает задачу ребенок, какую задачу он решает [9]. Кроме того, коэффициент интеллекта долгое время рассматривался психологами как показатель наследственной одаренности, который остается неизменным на протяжении всей жизни человека. К настоящему времени представление о постоянном коэффициенте интеллекта сильно поколеблено, и в научной психо­логии им практически не пользуются.
С помощью метода тестов в детской психологии проведено очень много исследований, но они постоянно подвергаются критике за то, что в них всегда представлен усредненный ребенок как абстрактный носитель психологических свойств, характерных для большей части популяции соответствующего возраста, выявленных с помощью ме­тода "поперечных" срезов. При таком измерении процесс развития выглядит как равномерно возрастающая прямая линия, где все каче­ственные новообразования скрыты.
Заметив недостатки метода срезов для изучения процесса разви­тия исследователи дополнили его методом лонгитюдинального ("продольного") изучения одних и тех же детей на протяжении дли­тельного времени. Это дало некоторое преимущество — появилась возможность вычислить индивидуальную кривую развития каждого ребенка и установить, соответствует ли его развитие возрастной нор­ме или же оно выше или ниже среднего уровня. Лонгитюдиальный метод позволил обнаружить на кривой развития переломные точки, в которых происходят резкие качественные сдвиги. Однако, и этот метод не свободен от недостатков. Получив две точки на кривой развития все равно нельзя ответить на вопрос, что же между ними происходит. Этот метод также не дает возможности проникнуть за феномены, понять механизм психических явлений. Факты, добытые этим методом, могут быть объяснены различными гипотезами. От­сутствует необходимая точность в их интерпретации. Таким образом, при всех тонкостях экспериментальной методики, которые обеспечивают надежность эксперимента, стратегия констатации не дает отве­та на главный вопрос: что происходит между двумя точками на кри­вой развития? На этот вопрос может ответить только стратегия экс­периментального формирования психических явлений.
Введением в детскую психологию стратегии формирования мы обязаны Л. С. Выготскому. Он применил свою теорию об опосредо­ванном строении высших психических функций для формирования собственной способности запоминания. По рассказам очевидцев Л. С. Выготский мог продемонстрировать перед большой аудиторией запоминание около 400 случайно названных слов. Для этой цели он использовал вспомогательные средства — связывал каждое слово с одним из волжских городов. Затем, следуя мысленно вдоль реки, он мог воспроизвести каждое слово по ассоциированному с ним городу.
Метод, названный Л. С. Выготским экспериментально-генетиче­ским методом, позволяет выявить качественные особенности разви­тия высших психических функций [34, 35 ]. Стратегия формирова­ния психических процессов приобрела в конце концов большое рас­пространение в советской психологии. Сегодня существует несколь­ко идей осуществления этой стратегии, которые в сжатом виде можно представить следующим образом:
1. Культурно-историческая концепция Л. С. Выготского, со­гласно которой интерпсихическое становится интрапсихическим. Генезис высших психических функций связан с употреблением знака двумя людьми в процессе их общения, без выполнения этой роли знак не может стать средством инди­видуальной психической деятельности.
2. Теория деятельности А. Н. Леонтьева: всякая деятельность выступает как сознательное действие, затем как операция и по мере формирования становится функцией. Движение осу­ществляется здесь сверху вниз — от деятельности к функции.
3. Теория формирования умственных действий П. Я. Гальпери­на: формирование психических функций происходит на осно­ве предметного действия и идет от материального выполне­ния действия, а затем через его речевую форму переходит в умственный план. Это наиболее развитая концепция форми­рования. Однако, все, что получено с ее помощью, выступает как лабораторный эксперимент. Как же соотносятся данные лабораторного эксперимента с реальным онтогенезом? Про­блема соотношения экспериментального генеза с реальным генезом — одна из самых серьезных и до сих пор нерешенных. На ее значение для детской психологии указывали А. В. За­порожец и Д. Б. Эльконин. Определенная слабость стратегии формирования состоит в том, что она до сих пор применялась лишь к формированию познавательной сферы личности, а эмоционально-волевые процессы и потребности оставались вне экспериментального исследования.
4. Концепция учебной деятельности - исследования Д. Б. Эльконина и В. В. Давыдова, в которых разрабатывалась страте­гия формирования личности не в лабораторных условиях, а в реальной жизни — путем создания экспериментальных школ.
5. Теория "первоначального очеловечивания" И. А. Соколянского и А. И. Мещерякова, в которой намечены начальные этапы формирования психики у слепоглухонемых детей. Стратегия формирования психических процессов одно из до­стижений советской детской психологии. Это наиболее адек­ватная стратегия для современного понимания предмета де­тской психологии. Благодаря стратегии формирования пси­хических процессов удается проникнуть в суть психического развития ребенка. Но это не означает, что другими методами исследования можно пренебречь. Любая наука идет от фено­мена к раскрытию его природы.

Л.Ф. Обухова.

ДЕТСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ: ТЕОРИИ, ФАКТЫ, ПРОБЛЕМЫ.

М., Тривола, 1995.

Глава II. ПРЕОДОЛЕНИЕ БИОГЕНЕТИЧЕСКИХ ПОДХОДОВ К ИССЛЕДОВАНИЮ ПСИХИКИ РЕБЕНКА
1. Биогенетический принцип психологии
Педагогика беспрерывно обращалась к детской психологии с воп­росами, что же такое процесс детского развития и каковы его основ­ные законы. Попытки объяснения этого процесса, делавшиеся де­тской психологией, всегда были обусловлены общим уровнем психо­логических знаний. Сначала детская психология была описательной наукой, еще не способной раскрыть внутренние законы развития. Постепенно психология, равно как и медицина, переходила от симп­томов к синдромам, а затем и к настоящему причинному объяснению процесса. Изменения в представлениях о психическом развитии ре­бенка были всегда связаны с разработкой новых методов исследова­ния. "Проблема метода есть начало и основа, альфа и омега всей истории культурного развития ребенка", — писал Л. С. Выготский. И далее: "... Опереться по-настоящему на метод, понять его отношение к другим методам, установить его сильные и слабые стороны, понять его принципиальное обоснование и выработать к нему верное отно­шение — значит, в известной мере, выработать правильный и науч­ный подход ко всему дальнейшему изложению важнейших проблем детской психологии в аспекте культурного развития" [35, с. 421]. Важно подчеркнуть, что речь идет именно о методе, ибо конкретная методика, по мысли Л. С. Выготского, может принимать разнообразные формы в зависимости от содержания частной проблемы, от характера исследования, от личности испытуемого.
Большое влияние на возникновение первых концепций детского развития оказала теория Ч. Дарвина, впервые четко сформулировав­шая идею о том, что развитие, генезис, подчиняется определенному закону. В дальнейшем любая крупная психологическая концепция всегда была связана с поиском законов детского развития.
К числу ранних психологических теорий относится концепция рекапитуляции. Э. Геккель сформулировал биогенетический закон в отношении эмбриогенеза: онтогенез есть краткое и быстрое повто­рение филогенеза. Этот закон был перенесен на процесс онтогенети­ческого развития ребенка. Американский психолог Ст. Холл считал, что ребенок в своем развитии кратко повторяет развитие человече­ского рода. По его мнению, дети часто просыпаются ночью в страхе, даже в ужасе и после долго не могут уснуть. Он объяснял это атавиз­мом: ребенок попадает в давно прошедшую эпоху, когда человек один спал в лесу, подвергаясь всяким опасностям, и внезапно пробуждал­ся. Ст. Холл считал, что игра ребенка — это необходимое упражне­ние для полной утраты рудиментарных и теперь уже бесполезных функций; ребенок упражняется в них подобно головастику, который непрерывно двигает своим хвостом, чтобы он отвалился. Ст. Холл предполагал также, что развитие детского рисунка отражает те ста­дии, которые проходило изобразительное творчество в истории чело­вечества.                                   
Эти положения Ст. Холла, естественно, вызвали критику у мно­гих психологов. Так, С. Л. Рубинштейн подчеркивал, что подобные аналогии несостоятельны: взрослый человек, как бы примитивен он ни был, вступает в отношения с природой, в борьбу за существование как готовый, созревший индивид; у ребенка совсем другие отношения с окружающей действительностью. Поэтому то, что кажется похо­жим, вызвано другими причинами, представляет собой другой феномен [135]. "Было бы антиэволюционно заставлять ребенка пережи­вать все заблуждения человеческого интеллекта, ” — остроумно за­метил другой ученый, П. П. Блонский [14]. Однако под влиянием работ Ст. Холла изучение детской психологии приняло необычайно широкие масштабы и увлекло многих. "В Америке любят все делать широко!" — писал швейцарский психолог Э. Клапаред. Чтобы быст­рее достичь желаемой цели и получить большой фактический мате­риал, началась разработка разнообразных анкет, польза которых часто была весьма сомнительной. Учителя не успевали отвечать на опросные листы, рассылаемые педагогическими журналами, и за это их порицали, считая отсталыми. "Но наука не создается так быстро, как строятся города, даже в Америке, и ошибки этой лихорадочной и искусственной деятельности скоро дали себя знать, " — сразу же констатировал Э. Клапаред [79 ].
Теоретическая несостоятельность концепции рекапитуляции в психологии была выявлена раньше, чем появилось критическое от­ношение к этой концепции в эмбриологии. И. И. Шмальгаузен пока­зал, что в филогенезе происходит решающая перестройка всего эмб­риогенеза в целом, происходит опускание вниз решающих моментов развития [171]. Критика Э. Геккеля, основанная на громадном фак­тическом материале, поднимает проблему истории эмбриогенеза.
Несмотря на ограниченность и наивность концепции рекапитуля­ции, биогенетический принцип в психологии интересен тем, что это был поиск закона. Как подчеркивал Д. Б. Эльконин, это была невер­ная теоретическая концепция, но это была именно теоретическая концепция. И если бы ее не было, еще долго не было бы и других теоретических концепций. В концепции Ст. Холла впервые была сделана попытка показать, что между историческим и индивидуаль­ным развитием существует связь, которая до сих пор недостаточно прослежена [56 ].
Теория рекапитуляции недолго оставалась в центре внимания ученых, но идеи Ст. Холла оказали значительное влияние на де­тскую психологию через исследования двух его знаменитых учени­ков — А. Гезелла и Л. Термена.

2. Нормативный подход к исследованию детского развития
А. Гезелл, как и многие другие крупные психологи, получил педа­гогическое и медицинское образование и затем более тридцати лет работал в Йельской психоклинике, на основе которой позже был создан теперь хорошо известный Гезелловский институт детского развития. Там по сей день изучается онтогенез психики, проводятся клинические и педагогические исследования. Значителен вклад А. Гезелла в детскую психологию. Он разработал практическую сис­тему диагностики психического развития ребенка от рождения до юношеского возраста, которая базируется на систематических срав­нительных исследованиях (нормы и разных форм патологии) с при­менением кино-фоторегистрации возрастных изменений моторной активности, речи, приспособительных реакций и социальных кон­тактов ребенка. Для объективности наблюдений им впервые было использовано полупроницаемое стекло (знаменитое "зеркало Гезелла").
А. Гезелл ввел в психологию метод лонгитюдинального, продоль­ного изучения психического развития одних и тех же детей от рож­дения до подросткового возраста. Он изучал монозиготных близнецов и одним из первых использовал близнецовый метод для анализа отношений между созреванием и научением. В последние годы жизни А. Гезелл исследовал психическое развитие слепого ребенка для того, чтобы более глубоко понять особенности нормального развития. В клинической практике широко применяется составленный А. Гезел-лом Атлас поведения младенца, содержащий 3200 (!) фотографий, фиксирующих двигательную активность и социальное поведение ре­бенка от рождения до двух лет. Однако в своих исследованиях А. Ге­зелл ограничивался чисто количественным изучением сравнитель­ных срезов детского развития, сводя развитие к простому увеличе­нию, "приросту поведения", не анализируя качественных преобразо­ваний при переходе от одной ступени развития к другой, подчеркивал зависимость развития лишь от созревания организма. Пытаясь сформулировать общий закон детского развития, А. Гезелл обратил вни­мание на снижение темпа развития с возрастом: чем моложе ребенок, тем быстрее происходят изменения в его поведении [50]. Но что скрывается за изменением темпа развития? В работах А. Гезелла трудно найти ответ на этот вопрос. Это и понятно, ибо следствием применяемых им срезовых (поперечных и продольных) методов исс­ледования было отождествление развития и роста [50 ].
Работы А. Гезелла были критически проанализированы Л.С. Вы­готским, который назвал концепцию А. Гезелла "теорией эмпириче­ского эволюционизма", раскрывающей социальное развитие ребенка как простую разновидность биологического, как приспособление ре­бенка к своей среде. Однако призыв А. Гезелла к необходимости контроля за нормальным ходом психического развития ребенка и созданная им феноменология развития (роста) от рождения до 16 лет не потеряли своего значения до сих пор.
Л. Термен в 1916 году стандартизировал на американских детях тесты А. Вине и, расширив шкалу, создал новый вариант тестов для измерения умственных способностей, ввел понятие коэффициента интеллектуальности (IQ) и попытался на основе фактов обосновать положение о том, что он остается постоянным на протяжении жизни. С помощью тестов им была получена кривая нормального распреде­ления способностей в популяции и начаты многочисленные корреляционные исследования, которые ставили своей задачей выявить зависимость параметров интеллекта от возраста, пола, порядка рожде­ния, расы, социоэкономического статуса семьи, образования родите­лей. Л. Термен осуществил одно из самых длительных в психологии лонгитюдинальных исследований, которое продолжалось в течение пятидесяти лет. В 1921 г. Л. Термен отобрал 1500 одаренных детей, коэффициент интеллекта которых был 140 и выше, и проследил их развитие. Исследование закончилось в середине 70-х годов уже после смерти Л. Термена. Вопреки ожиданиям, ни к чему существенному, кроме самых тривиальных выводов, это исследование не привело. По мнению Л. Термена, "гений" ассоциируется с лучшим здоровьем, более высокой умственной работоспособностью и более высокими достижениями в области образования, чем в остальной популяции.
Вклад А. Гезелла и Л. Термена в детскую психологию состоит в том, что они положили начало становлению детской психологии как нормативной дисциплины, которая описывает достижения ребенка в процессе роста и развития и на их основе строит разнообразные психологические шкалы. Отмечая важные результаты исследований этих ученых, необходимее подчеркнуть что основной упор они делали на роль наследственного фактора для объяснения возрастных из­менений.
Нормативный подход в исследовании детского развития составля­ет, по существу, классическое американское направление в изучении детства. В рамках нормативной традиции следует искать истоки интереса американской психологии к проблемам "принятие роли" и "развитие личности", так, в ней были впервые проведены исследова­ния таких важных условий развития, как пол ребенка и порядок рождения. В 40-х и 50-х годах были начаты нормативные исследова­ния эмоциональных реакций у детей (А. Джерсилд и др.).
Новый интерес к нормативному изучению детей разного пола возник в середине 70-х годов (Е. Маккоби и К. Жаклин). Всемирно известные исследования интеллектуального развития ребенка, про­веденные Ж. Пиаже на протяжении нескольких десятилетий, прове­рялись, осмысливались и ассимилировались в рамках американской нормативной традиции (Дж. Брунер, Г. Бейлин, И. Вулвилл, М. Лорандо, А. Пинар, Дж. Флейвелл, Д. Элкинд, Б. Уайт и др.).
В 60-е годы в нормативных исследованиях произошли новые из­менения. Если раньше ученые были направлены на поиск ответа на вопрос: "Как ребенок себя ведет?", то теперь встали новые вопросы: "При каких условиях?", "Каковы следствия развития?" Изменение аспектов исследования, постановка новых вопросов повлекли за со­бой развертывание эмпирических исследований, которые привели к открытию новых феноменов развития ребенка. Так были описаны индивидуальные вариации последовательности появления поведен­ческих актов, феномены визуального внимания у новорожденных и младенцев, роль стимуляции в повышении и замедлении познава­тельной активности. Были изучены отношения между матерью и младенцем не только у человека, но и у животных (обезьян). Но обилие новых фактов до сих пор не привело к решению основных нормативных вопросов: Как и при каких условиях происходит пси­хическое развитие ребенка? По мнению самих американских психо­логов, вопросы стали еще более неразрешимыми, в их решении, по словам Р. Сирса, не было видно просвета [252 ].

3. Отождествление научения и развития
Другой подход к анализу проблемы развития, имеющий не менее длительную историю, чем только что изложенный, связан с общими установками бихевиоризма. Это направление имеет глубокие корни в эмпирической философии и наиболее соответствует американским представлениям о человеке: человек есть то, что делает из него окру­жение, его среда. Это направление в американской психологии, для которого понятие развития отождествляется с понятием научения, приобретения нового опыта. Большое влияние на разработку этой концепции оказали идеи И. П. Павлова. Американские психологи восприняли в учении И. П. Павлова идею о том, что приспособительная деятельность характерна для всего живого. Обычно подчеркива­ют, что в американской психологии был ассимилирован павловский принцип условного рефлекса, который послужил толчком для Дж. Уотсона к разработке новой концепции психологии. Это слиш­ком общее представление. В американскую психологию вошла сама идея проведения строгого научного эксперимента, созданного И. П. Павловым еще для изучения пищеварительной систем. Пер­вое описание И. П. Павловым такого эксперимента было в 1897 г., а первая публикация Дж. Уотсона —в 1913 г.
Уже в первых экспериментах И. П. Павлова с выведенной наружу слюнной железой была реализована идея связи зависимых и незави­симых переменных, которая проходит через все американские иссле­дования поведения и его генеза не только у животных, но и у челове­ка. Такому эксперименту присущи все достоинства настоящего есте­ственнонаучного исследования, которое так высоко ценится до сих пор в американской психологии: объективность, точность (контроль всех условий), доступность для измерения. Известно, что И. П. Павлов настойчиво отвергал любые попытки объяснить результаты опы­тов с условными рефлексами ссылками на субъективное состояние животного. Дж. Уотсон начал свою научную революцию, выдвинув лозунг "Хватит изучать то, что человек думает; давайте изучать то, что человек делает!"
Американские ученые восприняли феномен условного рефлекса как некое элементарное явление, доступное анализу, нечто вроде строительного блока, из множества которых может быть построена сложная система нашего поведения. Гениальность И. П. Павлова, по мнению американских коллег, состояла в том, что ему удалось пока­зать, как простые элементы могут быть изолированы, подвергнуты анализу и проконтролированы в лабораторных условиях. Разработка идей И. П. Павлова в американской психологии заняла несколько десятилетий, и каждый раз перед исследователями выступал один из аспектов этого простого, но вместе с тем еще не исчерпанного в американской психологии явления — феномена условного рефлекса.
В наиболее ранних исследованиях научения на передний план выступила идея сочетания стимула и реакции, условных и безуслов­ных стимулов: был выделен временной параметр этой связи. Так возникла ассоцианистическая концепция научения (Дж. Уотсон, Э. Газри). Когда внимание исследователей привлекли функции без­условного стимула в установлении новой ассоциативной стимульно-реактивной связи, возникла концепция научения, в которой главный акцент был сделан на значении подкрепления. Это были концепции Э. Торндайка и Б. Скиннера. Поиски ответов на вопрос о том, зависит ли научение, то есть установление связи между стимулом и реак­цией, от таких состояний испытуемого, как голод, жажда, боль, пол­учивших в американской психологии название драйва, привели к более сложным теоретическим концепциям научения — концепциям Н. Миллера и К. Халла. Две последние концепции подняли амери­канскую теорию научения до такой степени зрелости, что она готова была ассимилировать новые европейские идеи из области гештальт-психологии, теории поля и психоанализа. Именно здесь наметился поворот от строгого поведенческого эксперимента павловского типа к изучению мотивации и познавательного развития ребенка.
Позднее всего американские ученые обратились к анализу ориен­тировочного рефлекса как необходимого условия выработки новой нервной связи, новых поведенческих актов. В 50-х — 60-х годах значительное влияние на эти исследования оказали работы совет­ских психологов, и особенно, исследования Е. Н. Соколова и А. В. За­порожца. Большой интерес вызвало изучение таких свойств стимула, как интенсивность, сложность, новизна, цвет, неопределенность и др., выполненное канадским психологом Д. Берлайном. Однако Д. Берлайн, как и многие другие ученые [27; 194], рассматривал ориентировочный рефлекс именно как рефлекс — в связи с пробле­мами нейрофизиологии мозга, а не с позиций организации и функ­ционирования психической деятельности, с позиций ориентировоч­но-исследовательской деятельности.
Особым образом преломилась в сознании американских психоло­гов еще одна идея павловского эксперимента — идея построения нового поведенческого акта в лаборатории, на глазах эксперимента­тора. Она вылилась в идею "технологии поведения", его построения на основе положительного подкрепления любого выбранного по же­ланию экспериментатора поведенческого акта (Б. Скиннер). Столь механистический подход к поведению полностью игнорировал необ­ходимость ориентировки субъекта в условиях собственного действия.
Доведенная в концепции Б. Скиннера до своего логического конца механистическая трактовка поведения человека не могла не вызвать бурного возмущения многих гуманистически настроенных ученых.
— "Скиннер? О, да это тот самый, который думает, что люди — это крысы в клетках";
— "По Скиннеру, мы все под контролем, куклы, и какой-то хозяй­ский ум дергает наши веревочки";
— "Скиннер не приемлет человеческих чувств и эмоций, он слиш­ком хладнокровен. Кроме того, он говорит, что нет таких вещей, как свобода и достоинство" [216; 142; 237].
Известный представитель, гуманистической психологии К. Род­жерс противопоставлял Б. Скиннеру свою позицию, подчеркивая, что свобода — это осознание того, что человек может жить сам, "здесь и теперь", по собственному выбору. Это мужество, которое делает человека способным вступать в неопределенность неизвестного, ко­торую он выбирает сам. Это понимание смысла внутри самого себя. По мнению Роджерса, человек, который глубоко и смело выражает свои мысли, приобретает свою собственную уникальность, ответст­венно "выбирает сам себя". Он может иметь счастье выбрать среди сотни внешних альтернатив, или несчастье не иметь ничего. Но во всех случаях, его свобода тем не менее существует [249].
Атака на бихевиоризм и, особенно, на те его стороны, которые наиболее близки психологии развития, начавшаяся в американской науке в 60-х годах, проходила по нескольким направлениям. Одно из них касалось вопроса о том, как следует собирать эксперименталь­ный материал. Дело в том, что опыты Б. Скиннера выполнялись часто на одном или нескольких испытуемых. В современной психологии многие исследователи считали, что закономерности поведения могут быть получены только путем просеивания индивидуальных разли­чий и случайных отклонений. Этого можно достичь, лишь путем усреднения поведения многих испытуемых. Такая установка послу­жила причиной еще большего расширения масштабов исследования, разработки специальных приемов количественного анализа данных, поиска новых путей исследования научения, а вместе с ним и иссле­дования развития.

4. Теория трех ступеней детского развития
Исследователи в европейских странах в большей степени были заинтересованы в анализе качественных особенностей процесса раз­вития. Их интересовали стадии или этапы развития поведения в фило- и онтогенезе. Так, после работ И. П. Павлова, Э. Торндайка, В. Келлера австрийский психолог К. Бюлер предложил теорию трех ступеней развития: инстинкт, дрессура, интеллект. К. Бюлер свя­зывал эти ступени, их возникновение не только с созреванием мозга и усложнением отношений с окружающей средой, но и с развитием аффективных процессов, с развитием переживания удовольствия, связанного с действием. В ходе эволюции поведения отмечается пе­реход удовольствия "с конца на начало". По его мнению, первый этап — инстинкты —характеризуются тем, что наслаждение наступает в результате удовлетворения инстинктивной потребности, то есть по­сле выполнения действия. На уровне навыков удовольствие перено­сится на самый процесс совершения действия. Появилось понятие: "функциональное удовольствие". Но существует еще предвосхищающее удовольствие, которое появляется на этапе интеллектуального решения задачи. Таким образом, переход удовольствия "с конца на начало", по К. Бюлеру — основная движущая сила развития поведе­ния. К. Бюлер перенес эту схему на онтогенез. Проводя на детях эксперименты, подобные тем, которые В. Келлер проводил на шим­панзе, К. Бюлер заметил сходство примитивного употребления ору­дий у человекоподобных обезьян и ребенка, и поэтому сам период проявления первичных форм мышления у ребенка он назвал шимпанзеподобным возрастом. Изучение ребенка с помощью зоопсихологического эксперимента было важным шагом к созданию детской психологии как науки. Заметим, что незадолго до этого, В. Вундт писал, что детская психология вообще невозможна, так как ребенку недоступно самонаблюдение.
К. Бюлер никогда не причислял себя к биогенетистам. В его рабо­тах можно найти даже критику биогенетической концепции. Однако его взгляды — еще более глубокое проявление концепции рекапиту­ляции, так как этапы развития ребенка отождествляются со ступеня­ми развития животных [18]. Как подчеркивал Л. С. Выготский, К. Бюлер пытался привести к одному знаменателю факты биологи­ческого и социокультурного развития и игнорировал принципиаль­ное своеобразие развития ребенка. К; Бюлер разделял с почти всей современной ему детской психологией односторонний и ошибочный взгляд на психическое развитие как на единый и притом биологиче­ский по своей природе процесс [33 ].
Много позднее критический анализ концепции К. Бюлера был дан К. Лоренцем. Он указал, что представление К. Бюлера о надстройке в процессе филогенеза высших ступеней поведения над низшими противоречит истине. По мнению К. Лоренца, это три независимые друг от друга, возникающие на определенном этапе животного цар­ства линии развития. Инстинкт не подготавливает дрессуры, дрессу­ра не предшествует интеллекту. Развивая мысли К. Лоренца, Д. Б. Эльконин подчеркивал, что между стадией интеллекта и ста­дией дрессуры нет непроходимой грани. Навык — это форма сущест­вования интеллектуальным образом приобретенного поведения, по­этому может быть иная последовательность развития поведения: сна­чала интеллект, а затем навык. Если это верно для животных, то тем более это верно для ребенка. В развитии ребенка условные рефлексы возникают на второй-третьей неделе жизни. Нельзя назвать ребенка инстинктивным животным — ребенка надо учить даже сосать!
К. Бюлер глубже, чем Ст. Холл, стоит на позициях биогенетиче­ского подхода, так как распространяет его на весь животный мир. И хотя теория К. Бюлера сегодня уже не имеет сторонников, ее значе­ние в том, что она, как справедливо подчеркивал Д. Б. Эльконин, ставит проблему истории детства, истории постнатального разви­тия.
Истоки возникновения человечества утеряны, также утеряна и история детства. Памятники культуры в отношении детей бедны. Правда, послужить материалом для исследования может то, что на­роды развиваются неравномерно. В настоящее время есть племена и народы, которые находятся на низком уровне развития. Это откры­вает возможность проведения сравнительных исследований для изу­чения закономерностей психического развития ребенка.
Исследования антропологов и этнографов Х1Х-ХХ веков показы­вают, что ребенок с самого раннего детства — в подлинном смысле слова член общества. Он рано становится реальной частью произво­дительных сил общества, и к нему относятся как к работнику. Так, например, известный исследователь аборигенов Австралии Фреде­рик Роуз, сообщает, что девушки некоторых австралийских племен выходят замуж в возрасте 8-9 лет, то есть до наступления половой зрелости. Этот парадокс объясняется тем, что аборигены относятся к браку совершенно иначе, чем европейцы. Ф. Роуз писал, что причина женитьбы мужчины на девушке, еще не достигшей половой зрелости, была экономической. Девочка входила в коллектив жен и обучалась у них выполнять возложенные на нее хозяйственные функции. Цель включения девушки в таком раннем возрасте в коллектив жен состо­яла не в немедленном предоставлении мужу дополнительных поло­вых контактов, а в обучении ее старшими женами в той среде, где ей в будущем предстояло выполнять социальные и экономические зада­чи [134]. Точно также многодетная семья, как подчеркивал Д. Б. Эльконин, имела не только биологические, но и социальные причины. Содержание детства, считал он, определяется тем положе­нием, которое ребенок занимает в системе общественных отношений, оно различно в разные исторические эпохи. Историческое происхож­дение периодов детства свидетельствует о невозможности примене­ния биогенетического принципа к характеристике детства. Преодо­ление биогенетических подходов к психике, ее развитию у ребенка происходило довольно длительное время.

5. Концепции конвергенции и противоречия двух факторов детского развития
В опытах Э. Торндайка (исследование приобретенных форм пове­дения), в исследованиях И. П. Павлова (изучение физиологических механизмов научения) подчеркивалась возможность возникновения на инстинктивной основе новых форм поведения. Было показано, что под влиянием среды наследственные формы поведения обрастают приобретенными умениями и навыками. В результате этих исследо­ваний появилась уверенность в том, что все в поведении человека может быть создано, лишь бы для этого были соответствующие усло­вия. Однако здесь вновь возникает старая проблема: чтов поведении от биологии, от инстинкта, от наследственности и что от среды, от условии жизни? Философский спор нативистов ("существуют врож­денные идеи") и эмпириков ("человек — чистая доска") связан с решением этой проблемы.
Вопрос о том, оправдывается ли теория эмпиризма или теория нативизма при объяснении феноменов детского развития, интересо­вал одного из основоположников гештальтпсихологии — К. Коффку [82 ]. В своих исследованиях детского развития К. Коффка выступил против витализма К. Бюлера и механицизма Э. Торндайка.  По его мнению, система внутренних условий совместно с системой внешних условий определяет наше поведение. Поэтому развитие заключается не только в созревании, но и в обучении. К. Коффка считал, что поведение только тогда будет полностью описано, когда будут изве­стны обе его стороны, и только такое описание позволит перейти к объяснению поведения. По мнению К. Коффки, надо изучать не только то, что ребенок делает, его внешнее поведение, но и его внут­ренний мир — мир его переживаний. Это и есть основной метод исследования К. Коффки, названный им психофизическим.
Психофизический метод имеет форму эксперимента. Исследова­тель создает ситуацию, по возможности, измеряемую, то есть соот­ветствующую требованиям естественнонаучного эксперимента. За­тем он изучает поведение испытуемого, планомерно изменяя ситуа­цию и исследуя изменения в поведении. В дополнение к этому экспе­риментатор должен учитывать сообщаемые испытуемым пережива­ния, которые возникли у него в ходе эксперимента.
Для объяснения психологических явлений К. Коффка ввел новый принцип— принцип структурности. Он, с точки зрения К. Кофф­ки, в одинаковой мере применим для раскрытия сущности инстинкта, дрессуры и интеллекта. К. Коффка обнаруживает его в поведении животных и в поведении ребенка. Он охватывает этим принципом и самые простые рефлексы новорожденного, и сложные формы детской игры, и обучение в школьном возрасте... Перечисление здесь можно остановить, ибо когда одним и тем же принципом объясняются столь разнородные явления, он становиться бессодержательным и практи­чески ничего не объясняет. Как писал Л. С. Выготский, "преодоление механицизма достигается у Коффки путем введения интеллектуалистического принципа. Коффка преодолевает механицизм уступками витализму, признавая, что структура изначальна, ибо механицизм означает не только сведение человека к машине, но и человека к животному" 133, с. 289]. "Тем не менее, — подчеркивал далее Л. С. Выготский, — структурный принцип оказывается исторически более прогрессивным, чем те понятия, которые он в ходе развития нашей науки заменил. Поэтому на пути к исторической концепции детской психологии мы должны диалектически отрицать структур­ный принцип, что означает одновременно: сохранить и преодолеть его" [33, с. 290 ].
Спор психологов о том, что же предопределяет процесс детского развития — наследственная одаренность или окружающая среда — привел к теории конвергенции этих двух факторов. Основоположник ее — В. Штерн. Он считал, что психическое развитие — это не про­стое проявление врожденных свойств и не простое восприятие внешних воздействий. Это — результат конвергенции внутренних задатков с внешними условиями жизни. В. Штерн писал, что ни об одной функции, ни об одном свойстве нельзя спрашивать: происходит ли она извне или изнутри? Закономерен лишь вопрос: что именно про­исходит в ней извне и что изнутри? Потому что в ее проявлении действуют всегда и то, и другое, только всякий раз в разных соотно­шениях [1731.
За проблемой соотношения двух факторов, которые влияют на процесс психического развития ребенка, чаще всего скрывается пред­почтение фактора наследственной предопределенности развития. Но даже и в том случае, когда исследователи подчеркивают примат среды над наследственным фактором, им не удается преодолеть биологизаторский подход к развитию, если среда обитания и весь процесс развития трактуется как процесс приспособления, адаптации к усло­виям жизни.
В. Штерн, как и другие его современники, был сторонником кон­цепции рекапитуляции. Часто упоминаются его слова о том, что ребенок в первые месяцы младенческого периода с еще неосмыслен­ным рефлекторным и импульсивным поведением находится на ста­дии млекопитающего; во втором полугодии благодаря развитию схва­тывания предметов и подражанию, он достигает стадии высшего мле­копитающего — обезьяны; в дальнейшем, овладев вертикальной по­ходкой и речью, ребенок достигает начальных ступеней человеческо­го состояния; первые пять лет игры и сказок он стоит на ступени первобытных народов; затем следует поступление в школу, которое связано с овладением более высокими социальными обязанностями, что соответствует, по мнению В. Штерна, вступлению человека в культуру с ее государственными и экономическими организациями. Простое содержание античного и ветхозаветного мира наиболее адекватно в первые школьные годы детскому духу, средние годы носят черты фанатизма христианской культуры, и только в периоде зрелости достигается духовная дифференциация, соответствующая состоянию культуры Нового времени. Уместно вспомнить, что доста­точно часто пубертатный возраст называют возрастом просвещения [148 ]. Стремление рассматривать периоды детского развития по ана­логии с этапами развития животного мира и человеческой культуры показывает, как настойчиво исследователи искали общие закономер­ности эволюции.
Столь же напряженным был поиск причин детского развития. Поэтому споры о том, что определяет детское развитие, какой из двух факторов имеет решающее значение, не прекратились до сих пор; только теперь они перенесены в экспериментальную сферу. По мнению ряда исследователей, измерение удельного веса наследственно­сти и среды открывает метод изучения близнецов, 0днако данные, полученные с помощью этого метода, не представляются доказатель­ными. Важно подчеркнуть, что в самом замысле близнецовых иссле­дований лежит предпочтение наследственного фактора, а среда рас­сматривается как среда обитания, то есть биологически. Как указы­вал Д. Б. Эльконин, в методологии исследования близнецов есть одно неверное допущение: рассматривается только проблема тождествен­ности или нетождественности наследственного фонда, а проблему средовых влияний всегда рассматривают как тождественную. Но это методологически порочно, так как не существует одной (одинаковой) социальной среды, где воспитываются близнецы, — все дело в том, с какими элементами среды ребенок активно взаимодействует. Поэто­му для валидности исследования нужно выбирать такие ситуации, в которых уравнение содержит одно, а не два неизвестных. В настоя­щее время с помощью близнецового метода изучаются не проблемы развития, а проблемы индивидуальных различий (И. В. Равич-Щербо и др.) [132].
Теория конвергенции рассматривает психическое развитие как процесс, который складывается под влиянием икс-элементов наслед­ственности и игрек-элементов среды. Это самая распространенная концепция в современной психологии, она соответствует здравому смыслу: "яблоко от яблони недалеко падает" и "с кем поведешься, от того и наберешься". До сих пор психологи продолжают взвешивать два этих фактора. Так, английский психолог Г. Айзенк считал, что интеллект определяется на 80% влиянием среды. Все современные теории отличаются друг от друга только тем, как они трактуют вза­имодействие наследственности и среды, созревания и научения, биологии и культуры, врожденных и приобретенных способностей в ходе психического развития. Американский психолог Дж. Вулвилл предложил четыре модели влияния опыта на развитие поведения: первая модель — "больничная койка" — субъект находится под вли­янием среды как беспомощный пациент (таковы условия первых месяцев жизни); вторая модель — "луна-парк" — субъект выбирает те развлечения, которые он хочет испытать, но он не может изменить их последующее влияние на себя (так, например, как только субъект решил принять участие в езде на американских горках, он мало может изменить опыт своих переживаний); третья модель — "сорев­нование пловцов" — опыт подобен плавательной дорожке, на которой по стартовому сигналу субъект осуществляет свой путь фактически независимо от внешних стимулов (среда здесь лишь поддерживаю­щий контекст для поведения субъекта); наконец, четвертая модель — "теннисный мяч" — здесь осуществляется постоянное взаимодей­ствие между влиянием среды и субъектом, теннисист должен приспо­сабливаться к действиям своего противника, и в то же время он влияет на поведение другого игрока способом отражения мяча [209 ].
Эти четыре модели показывают, что разные трактовки роли опыта в динамике поведения ставят одну из ключевых проблем психологии — проблему активности субъекта в процессе развития. По мнению многих исследователей, важное значение имеет также и время, когда осуществляется то или иное воздействие среды. Проблема факторов развития породила интерес психологов к проблеме сензитивных пе­риодов детского развития.
За рамки концепции двух факторов развития не удалось выйти даже такому выдающемуся ученому, как 3. Фрейд. Не будучи де­тским психологом в общепринятом смысле, 3. Фрейд разработал ме­тод анализа психических явлений, который привел его к пониманию значения бессознательных переживаний детства в жизни взрослой личности. Первоначально для исследования бессознательного 3. Фрейд использовал методику гипнотического внушения. Позже он перешел к исследованию и интерпретации сновидений, оговорок, феноменов забывания и свободных ассоциаций своих пациентов. Толкование этого материала 3. Фрейд назвал методом психоанализа. В нем он усматривал новые пути и возможности психотерапии. Бла­годаря длительным беседам с пациентом до его сознания доводится истинная причина психических переживаний. Метод психоанализа позволил 3. Фрейду создать структурную теорию личности, в основе которой лежит конфликт между инстинктивной сферой душевной жизни человека и требованиями общества.
По З.Фрейду, всякий человек рождается с врожденными сексу­альными влечениями. Они первичны и обнаруживают себя с первого дня жизни. Эта внутренняя психическая инстанция — "Оно" — су­ществует уже на начальной, оральной стадии развития, в течение которой психическая жизнь ребенка связана, в основном, с удовлет­ворением потребности в пище. В реальной жизни способы удовлетво­рения индивидуальных влечений наталкиваются на запреты. Под их влиянием "Оно" выделяет из себя маленький кусочек "Я". За ораль­ной стадией следует анальная стадия. Акты дефекации составляют ту деятельность, в которой инстинктивные влечения должны быть удов­летворены. Здесь запреты родителей становятся еще больше, и "Я" все больше дифференцируется. Наступает такой период в жизни человека, когда удовлетворение сексуальных потребностей начинает связываться со взрослым человеком. Возникает Эдипов комплекс. Появляются не только физические запреты, но и моральные сентен­ции. Ребенок вынужден ограничивать свои сексуальные влечения новой инстанцией — "Сверх-Я", которая ограничивает наши влече­ния до самой старости. На "Я" давит "Оно" и "Сверх-Я". Это типичная схема двух факторов развития, но она интересна тем, что здесь средовые влияния вытесняют сексуальные влечения — они находятся с ними в антагонистических, противоречивых отношениях.
В последние годы жизни 3. Фрейда возникли два основных направ­ления в психоаналитическом изучении ребенка. Одно было сосредо­точено в Лондоне, другое — в Вене. М. Клейн руководила лондонской группой. Со своими сотрудниками она начала с психоанализа ма­леньких детей в возрасте двух лет, по отношению к которым нельзя применить метод свободных ассоциаций, поскольку они еще плохо владеют речью и не обладают рефлексией. Поэтому М. Клейн ис­пользовала игру в куклы в качестве заместителя свободных ассоциа­ций взрослых. Дочь 3. Фрейда, Анна Фрейд, в то время работала в основном с детьми младшего школьного и подросткового возраста. В своей психоаналитической практике она дополнила обычный подход "через речь" изучением невербального поведения ребенка. А. Фрейд также считала, что игра детей может стать отправной точкой для исследования скрытых переживаний ребенка. Позднее уже в США метод интерпретации детской игры был использован для диагности­ческих целей. Начиная с середины 30-х годов, в зарубежной психо­логии игровая терапия стала стандартной процедурой детской психо­аналитической практики. Так методы психоанализа включались в экспериментальное изучение детского развития.
В понимании отношений "ребенок — взрослый", "ребенок — об­щество". Фрейд наметил основные ориентиры. По 3. Фрейду, обще­ство — источник всевозможных травм (рождения, отнятия от груди и т.п.). На этой основе возникла теория развития как теория детских травм. По 3. Фрейду, отношения "ребенок — взрослый", "ребенок — общество" с самого начала антагонистические. Отсюда и возникает проблема включения ребенка в общество — проблема социализации личности. Эту проблему социализации ребенка в системе антагони­стических отношений между ребенком и обществом решают амери­канские ученые в теории социального научения.
В классическом бихевиоризме проблема "развитие ребенка" спе­циально не акцентируется — там есть лишь проблема научения на основе наличия или отсутствия подкрепления под влиянием воздей­ствия среды. По признанию Н. Миллера и Дж. Долларда, лабиринт — модель среды для американского психолога, так как лабиринтная методика моделирует отношения между организмом и средой. Одна­ко, перенести эту модель отношений организма и среды на социаль­ное поведение человека не просто. Преодолеть трудности переноса теории научения на социальное поведение американские ученые по­пытались на основе синтеза бихевиоризма и психоанализа. Амери­канская психология развития готовилась к восприятию психоанализа постепенно. Развитие нормативных исследований вело к все более актуальной необходимости включения мотивационных и эмоцио­нальных переменных в детское развитие. Стремление клиницистов понять развитие личности делало эту потребность еще более напря­женной, а использование 3. Фрейдом понятия драйва (здесь в смыс­ле: либидо) облегчило объединение поведенческой теории К. Халла с элементами психоаналитических наблюдений мотивационного раз­вития в детстве [232 ]. Это объединение и составило основу того, что Н. Миллер и Дж. Доллард назвал теорией социального научения.
Концепция социального научения показывает, как ребенок при­спосабливается в современном мире, как он усваивает привычки и нормы современного общества. Представители этого направления считают, что, наряду с классическим обуславливанием и оперантным научением, существует также научение путем имитации, подража­ния. Такое научение стало рассматриваться в американской психо­логии как новая — третья форма научения. С самого начала надо подчеркнуть, что в теории социального научения проблема развития поставлена с позиции первоначального антагонизма ребенка и обще­ства, заимствованной от фрейдизма, и отметить некоторые важные частные достижения этой концепции.
Так, А. Бандура правильно и своевременно выступил против про­извольного переноса данных, полученных на животных, на анализ человеческого поведения. Р. Сирс предложил принцип диадического анализа личности. Поскольку действия каждого человека всегда за­висят от другого и ориентированы на него, то многие свойства лично­сти первоначально формируются в так называемых "диадических ситуациях". Диадические отношения — это отношения ребенка и матери, учителя и ученика, отца и сына и т.п. По мнению Р. Сирса, нет строго фиксированных и неизменных черт личности (например, агрессивности и доброжелательности). Соответствующее поведение всегда зависит от личностных свойств другого члена диады. Дж. Уайтинг с коллегами, продолжив известные исследования М. Мид, показал плодотворность сравнительного изучения детей в разных культурах. Изучив в 70 культурах способы ухода за младен­цами (способы кормления, ухода, укладывания спать, а позже— приучения к опрятности и игры детей), исследователи пришли к выводу о детерминирующем влиянии этих аспектов жизни ребенка на его восприятие мира. У. Бронфенбреннер выдвинул идею о том, что результаты коротких лабораторных экспериментов с детьми дол­жны быть проверены в длительных исследованиях естественного хода развития, в которых должны быть учтены факторы воспитания в семье и группе сверстников.
Непосредственное психоаналитическое изучение ребенка в аме­риканской психологии также имеет длительную историю, которая связана с именем Э. Эриксона. Анализ детских игр, проведенный Э. Эриксоном, его наблюдения за развитием детей в двух резерваци­ях американских индейцев, а также исследование биографий извест­ных исторических личностей привело его к созданию концепции жизненного пути личности. Сравнение воспитания детей в индей­ских племенах с воспитанием белых американских детей позволило ему сделать вывод, что в каждой культуре имеется особый стиль воспитания детей — он всегда принимается матерью как единственно правильный. Однако, этот стиль определяется тем, что ожидает от ребенка общество (племя, класс или каста), в котором он живет. Каждой стадии развития человека соответствуют свои, присущие данному обществу ожидания, которые индивид может оправдать или не оправдать. Из этих соображений вытекает идея Э. Эриксона о групповой и личной идентичности. Все детство человека от рождения до юности рассматривается им как длительный, двадцатилетний пе­риод формирования зрелой психосоциальной идентичности, в ре­зультате которого человек приобретает субъективное чувство принадлежности к своей социальной группе, понимание тождественно­сти и неповторимости своего индивидуально бытия.
Э. Эриксон — последователь 3. Фрейда, однако, по признанию современников, он расширил фрейдовскую концепцию, вышел за ее рамки. Вслед за 3. Фрейдом он принимает неосознанную мотивацию, но посвящает свои исследования главным образом процессу социали­зации, включению ребенка в общество. Однако, и по этой концепции общество оказывает влияние на развитие личности по бихевиорист­ской модели — по принципу "плюс-минус подкрепление". Если ин­дивид оправдывает надежды общества, он включается в него, если нет — отвергается.

6. Подходы к анализу внутренних причин психического развития ребенка
В отличие от американской психологии, которая, по существу, остается психологией научения, европейские психологи (3. Фрейд, Ж. Пиаже, К. Левин, А. Валлон, X. Вернер) разрабатывали на основе созданных ими оригинальных методов исследования новые подходы к пониманию психического развития как качественного процесса, подчиняющегося внутренним законам самодвижения.
Жан Пиаже и его последователи создали одно из наиболее плодо­творных направлений в изучении психического развития ребенка — Женевскую школу генетической психологии. Как известно, психоло­ги этой школы изучают происхождение и развитие интеллекта у ребенка. Для них важно понять механизмы познавательной деятель­ности ребенка, которые скрыты за внешней картиной его поведения. Для этой цели в качестве основного метода используется известный прием Ж. Пиаже, который ориентирован не на фиксации внешних особенностей поведения ребенка и поверхностного содержания его высказываний, а на те скрытые умственные процессы, которые при­водят к возникновению внешне наблюдаемых феноменов. Работы Ж. Пиаже и его учеников показали, что развитие интеллекта ребен­ка состоит в переходе от эгоцентризма (центрации) через децентрацию к объективной позиции ребенка по отношению к внешнему миру и себе самому.
Своеобразие развития психики ребенка психологи Женевской школы связывают с теми структурами интеллекта, которые форми­руются при жизни благодаря действию ребенка с предметами. Внеш­ние материальные действия ребенка (до двух лет) первоначально выполняются развернуто и последовательно. Благодаря повторению в разных ситуациях действия схематизируются и с помощью симво­лических средств (имитация, игра, речь и др.) уже в дошкольном возрасте переносятся во внутренний план. В младшем школьном возрасте системы взаимосвязанных действий превращаются в умст­венные операции. Порядок формирования фундаментальных струк­тур мышления постоянен, но сроки их достижения могут варьировать в зависимости от внешних и внутренних факторов и, прежде всего, от социальной и культурной среды, в которой живет ребенок. Соглас­но Ж. Пиаже, законы познавательного развития универсальны, они действуют как в процессе развития мышления ребенка, так и в ходе научного познания.
Современник Ж. Пиаже и его постоянный оппонент, французский психолог Анри Валлон высоко ценил его работы за то, что в них была сделана попытка преодолеть традиционный, чисто описательный подход к психическому развитию ребенка и было предложено гене­тическое объяснение ярких феноменов детского развития. Ж. Пиаже отказался рассматривать ощущения в качестве элемента психиче­ской жизни. По его мнению, таким элементом должно стать движе­ние, точнее, действие. Эти представления легли в основу создания нового направления в исследовании развития психики ребенка.
Однако это направление в психологии, естественно, не могло ре­шить всех проблем и во многих отношениях было ограниченным. Это заметил А. Валлон; Он не нашел в концепции Ж. Пиаже ответа на вопрос: как и когда в ходе развития ребенка движения, моторные схемы превращаются в сознание, хотя, как известно, Ж. Пиаже пы­тался ответить и на этот вопрос. Он Наметил последовательность стадий развития от простых рефлекторных движений до сложных интеллектуальных операций. Фактически он руководствовался , принципом "после этого — значит, по причине этого". Ошибку сразу же заметил А. Валлон: увидеть в генетическом процессе его этапы — еще не означает объяснить сам процесс. Кроме того, в концепции Ж. Пиаже моторные схемы и связи между ними соотносились с логическими системами, а они, как заметил А. Валлон, отражают господ­ствующие идеи какой-либо научной школы или исторической эпохи. Недостатки теории Ж. Пиаже, по мнению А. Валлона, — недостатки любой психологии, которая ограничивается изучением отдельного индивида вне конкретных условий его жизни. По убеждению А. Валлона, трудности традиционной психологии нельзя преодолеть, если факторы психической жизни искать только в индивиде.
Принципиальная методологическая установка А. Валлона — не­обходимость изучения конфликтов, противоречий, антиномий в ходе развития ребенка, ибо "познание с самого начала и по своему суще­ству должно сталкиваться с противоречиями и преодолевать их" [21, с. 26 ]. Поэтому, с точки зрения А. Валлона, при изучении развития психики важно акцентировать внимание не столько на сходстве и подобии процессов, сколько на различиях между ними. Более того, для разрешения противоречий важно даже углубить различия между явлениями, чтобы лучше понять причины и условия их взаимосвязи и переходов от одного состояния к другому.
Одно из ключевых противоречий психического развития состоит в том, как соотносятся душа и тело, биологическое, органическое, телесное и психическое, как происходит переход от органического к психическому? По мысли А. Валлона, психика не может быть сведена к органике и в то же время не может быть объяснена без нее. Для того, чтобы объяснить, каким образом органическое становится психиче­ским, А. Валлон рассматривает четыре понятия: "эмоция", "моторика", "подражание", "социум".
Подобно либидо у 3. Фрейда, эмоции у А. Валлона в генезисе психической жизни появляются раньше всего остального. Ребенок способен к психической жизни только благодаря эмоциям. Именно эмоции объединяют ребенка с его социальным окружением, через эмоции ребенок обретает опору для своей биологии, в эмоции осуще­ствляется симбиоз органического и психического, происходит как бы "переливание" одного в другое. Так, например, крик новорожденного — первоначально физиологическая реакция. Под влиянием взрос­лых социальное как бы "перехватывает" физиологическое, чтобы оно стало психическим. То же самое можно сказать и об улыбке младен­ца. Будучи первоначально проявлением "вегетативного благополу­чия" ребенка, она связывает ребенка с его окружением и, прежде всего, с матерью. Она соответствует потребностям, возникающим между ними, будучи их "непосредственным органом".
В концепции А. Валлона понятие "эмоция" тесно связано с поня­тием "движение". У маленького, еще не говорящего ребенка движе­ния тела уже могут свидетельствовать о психической жизни. По мнению А. Валлона, среди разных форм или функций движения одна прямо касается выражения эмоций — это тоническая или постуральная функция. Другая функция движения — кинетическая, или клоническая, направленная на внешний мир. Благодаря ей осуществля­ются локомоции, схватывание, манипуляции. В отличие от кинети­ческих реакций, тонус, который проявляется в позах — это экспрес­сивное средство выражения собственных переживаний ребенка и его отношения к другим людям. Период чистой импульсивности, недифференцированности движений ребенка сменяется эмоциональной стадией, когда, по образному выражению А. Валлона, самодвижение есть экстериоризированная эмоция. Дифференциация моторных функций наступает под влиянием поведения взрослого, удовлетво­ряющего потребности ребенка. Анализ дифференциации и координа­ции движений как сложной системы взаимодействия моторных фун­кций позволил А. Валлону выделить психомоторные типы развития ребенка, что составило основу дифференциальной психологии. Связь эмоции с движением показывает, что психика рождается из органи­ческих реакций благодаря социальным запечатлениям.
Другой большой переход в онтогенезе психики — это переход от действия к мысли. По мнению А. Валлона, он возможен благодаря подражанию. А. Валлон подошел к анализу этого феномена диалек­тически. Для того, чтобы понять, как возможен переход от действия к мысли, от плана сенсомоторных приспособлений к плану сознания, нужно, по А. Валлону, найти такое условие, при котором первичная сенсомоторная слитность поведения и первичная слитность субъекта и объекта разрывается. Источник, который формирует план субъек­тивности, план представления, лежит не во взаимоотношениях с физическим миром, а во взаимодействии с окружающими людьми: "Благодаря тому, что люди необходимо вступают в сотрудничество и общение друг с другом, у них развиваются действия особого рода — действия по подражанию, по образцу действия других людей. Эти действия отличаются от примитивных инстинктивно-подражатель­ных реакций тем, что они строятся именно как действия по образцу, по социальной модели, которая усваивается, ассимилируется субъек­том. Такого рода действия и замечательны тем, что, относясь к внеш­нему предметному миру, они, однако, формируются не в прямых взаимодействиях с ним, а в процессе общения и поэтому уже не выражают первичной слитности с ним, характерной для сенсомотор­ных приспособительных актов" [21, с. 8].
Таким образом, на примере имитации видна связь социума и пси­хики ребенка. А. Валлон подчеркивает, что социум абсолютно необходим для маленького ребенка, неспособного ничего сделать самосто­ятельно. Реакции ребенка постоянно должны быть дополнены, поня­ты, проинтерпретированы взрослым человеком. Поэтому, считает А. Валлон, человеческий ребенок есть существо социальное генети­чески, биологически. Социальная природа человека не насаждается путем внешних влияний, социальное уже включено в биологию как абсолютная необходимость. Такой подход отличает концепцию А. Валлона от крайне биологизаторской концепции 3. Фрейда (социального в природе человека нет) и от крайне социологической кон­цепции Э. Дюркгейма (все в человеке социально, биология полно­стью отрицается).
Сравнивая концепции А. Валлона и 3. Фрейда, известный фран­цузский психолог, ученик и последователь А. Валлона, Р. Заззо под­черкивает сходство и различие научных концепций 3. Фрейда и А. Валлона [256 ]. И для 3. Фрейда, и для А. Валлона психика на всех своих уровнях порождается биологическими процессами. Оба и А. Валлон, и 3. Фрейд — эволюционисты, которые описывают гене­зис психики; оба видят амбивалентность, конфликты, преодоление которых обеспечивает переход от органических структур к личности. Наконец, оба признают роль общества. Однако здесь же коренится и глубокое различие. Роль общества для 3. Фрейда состоит в том, чтобы подавлять, обуздывать инстинктивные влечения. Для А. Валлона об­щество — это консубстанция организма, противопоставление инди­вида обществу невозможно. Нельзя понять психическую жизнь ина­че, чем в форме реципрокных отношений биологического и социаль­ного. Иначе, чем 3. Фрейд, А. Валлон понимает основу психической жизни: понятие сексуальности он заменяет понятием инфантильной эмоциональности.
А. Валлон никогда не отрицал роль созревания в развитии. По его мнению, созревание нервной системы создает последовательность типов •и уровней активности. Но для созревания необходимо упраж­нение, и оно уже заключено в природе эмоций, моторики и имита­ции, в природе самого человеческого организма. Таковы, например, круговые реакции, впервые описанные Дж. М. Болдуином и подроб­но изученные Ж. Пиаже.
Согласно А. Валлону онтогенез не воспроизводит филогенез, как еще продолжал думать 3. Фрейд. Для 3. Фрейда путь развития предетерминирован самой жизнью: существует судьба, и судьба — это тело. Для А. Валлона нет судьбы. Биология и общество — необходи­мые условия, но только лишь условия развития. Потребности ново­рожденного становятся потребностями другого, взрослого человека, и это открывает путь свободного и прогрессивного развития ребенка. Детство человека, безусловно, есть продукт эволюции, но оно объяс­няется также средой, в которой развивается ребенок. Благодаря но­вой технике, которая навязывает индивиду способность думать и чувствовать, ребенок находится на одном уровне с цивилизацией. Биогенетический закон не действует.
Концепция психического развития ребенка, созданная А. Валлоном, интересна для нас тем, что в ней намечены стадии развития личности. Как уже было сказано, первые формы контакта ребенка со средой носят аффективный характер, последствием которого, по сло­вам А. Валлона, служит "не сочувствие, а соучастие". В этот период. ребенок полностью погружен в свои эмоции, и благодаря этому он сливается с соответствующими ситуациями, которые вызывают эти реакции. Ребенок не способен воспринимать себя как существо, от­личное от других людей, от каждого отдельного человека... Как же ребенок начинает различать то, что не принадлежит ему, что исходит извне?
Поведение ребенка в этот период показывает, что он постоянно чем-то занят: общается с другими детьми и взрослыми, играет, посто­янно меняясь ролями с партнером. Но при этом он еще не может отличать действий партнера по игре от своих собственных. Все эти действия для ребенка остаются пока лишь двумя пригнанными друг к другу частями одного целого. А. Валлон иллюстрирует это много­численными примерами. Такими, например, как "катание шара", "ку-ку", "прятки".
К трехлетнему возрасту это слияние ребенка и взрослого, по сло­вам А. Валлона, неожиданно исчезает, и личность вступает в тот период, когда потребность утверждать и завоевывать свою самостоя­тельность приводит ребенка ко многим конфликтам. Ребенок проти­вопоставляет себя окружающим, невольно оскорбляет их, так как хочет испытать собственную независимость, собственное существо­вание. Этот кризис, по мнению А. Валлона, необходим в развитии ребенка. "Если его стараются сгладить, он может проявляться у ре­бенка в мягкой снисходительности или известном чувстве ответст­венности. При сильном противодействии он может привести к обе­скураживающему безразличию или мщению исподтишка. Одержи­вая же победы слишком легко, ребенок становится склонным к самовосхвалению, как бы забывая о существовании других и замечая лишь самого себя" [22, с. 181-182]. А. Валлон приводит исключи­тельно интересные наблюдения, свидетельствующие о том, что с этого момента ребенок начинает осознавать свою внутреннюю жизнь. Важное условие для осознания себя — "присутствие ребенка перед зеркалом". "Удвоение тела — действие, благодаря которому осуществляется развитие психологического "Я" ребенка", — писал А. Валлон.
За фазой противопоставления окружающему следует, по А. Валлону, фаза более позитивного персонализма, проявляющаяся в двух разных периодах, которые характеризуются интересом ребенка к самому себе ("возраст грации") и глубокой, необратимой привязанности к людям. Поэтому воспитание ребенка в этом возрасте "дол­жно быть насыщено симпатией". Если в этом возрасте лишить ребен­ка привязанности к людям, то "он может стать жертвой страхов и тревожных переживаний, или у него наступит психическая атрофия, след от которой сохраняется в течение всей жизни и отражается на его вкусах и воле" (22, с. 185].
Период от семи до двенадцати-четырнадцати лет ведет личность к еще большей самостоятельности. С этого времени дети, наряду со взрослыми, стремятся к созданию своеобразного равноправного об­щества. "Теперь ребенок не оценивается по какому-либо одному признаку, который дает ему постоянное место в определенной группе людей. Напротив, ребенок постоянно перемещается из одной катего­рии в другую. И это не просто фактическое положение, как было раньше, но положение, фиксируемое в понятии и осознаваемое. Ре­бенок узнает себя как средоточие различных возможностей" [22, с. 186]. Осознание ребенком своей личности, по словам А. Валлона, находится в "категориальной фазе".
В подростковом возрасте "личность как бы выходит за пределы самой себя. Личность пытается найти свое значение и оправдание в различных общественных отношениях, которые она должна принять и в которых она кажется незначительной.. Она сравнивает значи­мость этих отношений и измеряет себя ими. Вместе с этим новым шагом в развитии, — говорит А. Валлон, — заканчивается та подго­товка к жизни, которую составляет детство" [22, с. 187].
Психическое развитие ребенка, переходя от этапа к этапу, пред­ставляет собой единство как внутри каждого этапа, так и между ними, поэтому, пишет А. Валлон, "фрагментарное изучение ребенка противоестественно". Такой подход к развитию требует соответству­ющего метода изучения ребенка. А. Валлон выявлял закономерности детского развития с помощью сравнительного патопсихологического метода, основанного на тонких наблюдениях нормы, различных от­клонений и задержек развития. А. Валлон прямо признавал, что нор­мальный ребенок раскрывается в патологическом ребенке.
Анализ стадий развития личности в онтогенезе неизбежно приво­дит к новым вопросам, которые обсуждаются на протяжении полуве­ка: Почему организм, хорошо адаптированный на одной стадии раз­вития, переходит к следующей? Каким образом развивающийся ор­ганизм изменяется качественно и при этом сохраняет свою идентич­ность? Развитие — это скачкообразный или непрерывный процесс? Теоретические основания для ответа на эти вопросы содержатся в ортогенетической концепции X. Вернера [230; 231; 259; 260]. Согласно словарному определению, ортогенез — теория развития жи­вой природы, утверждающая, что эволюция живых организмов про­исходит в строго определенном направлении, признает идею изна­чальной целесообразности в природе. Ортогенетическая концепция в психологии пытается охватить в целом психическую жизнь и ее развитие. С этой целью X. Вернер осуществил сравнительный анализ разных направлений эволюции — филогенеза, онтогенеза, микрогенеза, этногенеза, патогенеза. Всюду, где есть жизнь, подчеркивал он, происходит рост и развитие, поэтому психология отдельной личности и человеческой расы, психология животного и ребенка, психопатоло­гия и психология особых состояний сознания имеют генетическую основу. Сравнение фактов, полученных в разных областях исследо­вания, позволит, по мнению X. Вернера, вывести общие законы раз­вития, применимые для умственной жизни в целом.
Сравнительный анализ онтогенеза, патогенеза, микрогенеза вос­приятия (на материале теста Роршаха) позволил X. Вернеру сделать вывод, согласно которому развитие психики подчиняется общим и формальным законам. Однако, кроме общих черт, существуют спе­цифические различия в субстрате сравниваемых феноменов. По его мнению, ошибка Ст. Холла состоит в том, что он искал идентичные стадии в онто- и социогенезе, хотя на самом деле существует лишь параллелизм. X. Вернер считал, что и критики теории рекапитуля­ции не правы, так как они полностью отрицают возможность сравни­тельной генетической психологии как науки. Как подчеркивал X. Вернер, параллели указывают лишь на сходство сравниваемых психических структур в общем и чисто формальном смысле, а в специфических механизмах развития должны существовать глубо­кие различия. К их числу относится, например, то, что ребенок растет и его психическая жизнь находится в процессе изменения, а взрослые люди, даже в примитивных обществах, уже полностью развиты, и их умственная жизнь зафиксирована, закреплена традициями. Кроме этого, ребенок, как правило, развивается вне детского мира в чуждом ему мире взрослых, и то, чем он становится, является результатом "взаимодействия двух миров". Однако эти фундаментальные разли­чия, подчеркивал X. Вернер, не исключают возможности ехидства и генетических параллелей.
Сравнительный анализ подтверждает, что все организмы рожда­ются с установленными на минимальном уровне видовыми функци­ональными структурами, которые позволяют им взаимодействовать со средой, чтобы ассимилировать опыт и стимуляцию. В противном случае они не могли бы развиваться. Организм активно все принимает и исследует свойства среды, благодаря этому возникает физиоло­гическое и/или психическое развитие. Очевидно, что физиологиче­ские структуры могут только ассимилировать те свойства среды, для которых они имеют физиологические органы. Подобным же образом психологические структуры могут только ассимилировать ту инфор­мацию и тот опыт, для которых они имеют соответствующую психи­ческую систему.
Таким образом, строение организма селективно определяет ха­рактер его взаимодействия и результат его опыта. Этот опыт в свою очередь закрепляется в функциональных структурах, которые были первоначальным источником взаимодействия. Именно такая обрат­ная связь, по существу, ведет к качественному переходу от одной стадии к другой, более прогрессивной. В этом, по X. Вернеру, заклю­чается объективная причина развития: организация предшествую­щих стадий логически подразумевает, но не содержит в себе органи­зацию последующих стадий. Так как организация на каждой стадии развития отличается от другой, то взаимодействие организма со сре­дой меняется на протяжении жизни. Когда эти взаимодействия благоприятны для организма, его организация остается стабильной. Ког­да же обратная связь от этих взаимодействий нарушает организм, тогда возникают условия для выведения его из равновесия, и возра­стает возможность его функциональной и структурной реорганиза­ции.
Ключом к процессу развития, к пониманию стабильности и изме­нения в концепции X. Вернера служит идея взаимодействия, для описания которой он использует образ "актер — сцена", заимствован­ный у Я. Икскюля [235 ]. Среда — это сцена, или объект для действия и развития организма, а организм — это актер, или субъект на этой сцене. Следовательно, организм — не просто реагирует на среду, он — оператор на своей сцене. Поэтому анализ развития требует иссле­дований закономерных изменений в соотношении "актер — сцена" или же во взаимоотношении "субъект — объект", которые возникают в процессе прогрессивной или регрессивной эволюции.
Как утверждают X. Вернер и его американский последователь Б. Каплан, в ходе развития возникает сдвиг во взаимодействии "сце­на — актер" от сцены к актеру [280 ]. На примитивной стадии разви­тия "сцена", или психологическая среда — это первый инициатор взаимодействия. Хотя функциональные структуры организма опре­деляют форму его поведения, это все же сравнительно пассивная реакция на внешнюю стимуляцию. На более развитых стадиях раз­вития организм становится первичным инициатором взаимодействий, он все более предопределяет свое собственное поведение во вза­имодействии. В этом смысле поведение "актера" становится спонтан­ным активным воздействием на среду. Организм все более самостоя­телен в выборе и определении характера своих действий; и он все более и более создает само содержание сцены для удовлетворения своих нужд и целей.
Один из симптомов генетического сдвига в сфере отношений "ак­тера" и "сцены", отраженных в онтогенезе, — сдвиг от наивного восприятия к критической оценке событий. Сдвиг в доминанте раз­вития от биофизического давления "сцены" к конструктивной актив­ности субъекта проявляется, например, в прогрессивной дифферен­циации примитивных эгоцентрических связей. Как известно, эго­центрические взаимосвязи глобальны, организм не различает между собой и средой. Примером может служить восприятие ребенком сно­видений как внешних явлений. Отсутствие различия между види­мым во сне и наяву обнаруживается также в психозе, в примитивном обществе, в состоянии деперсонализации. Все это — явления так называемой "генетической первобытности".
Дифференциация примитивных взаимодействий в развитии со­провождается усилением интеграции актера со сценой. Усиление дифференциации между субъектом и объектом, естественно, означа­ет, что организм все менее и менее зависим от непосредственной конкретной ситуации, личность меньше связана со стимулом и мень­ше приводится в действие своим эмоциональным состоянием. След­ствием такой свободы становится более ясное понимание целей, воз­можность выработки замещающих средств и альтернативных целей. Появляется большая возможность для отсроченных и запланирован­ных действий, что позволяет субъекту лучше сделать выбор и по-сво­ему переделать ситуацию. Словом, он может манипулировать сре­дой, а не только пассивно на нее откликаться. Следовательно, соглас­но X. Вернеру, на более высоких ступенях развития наблюдается меньше тенденций объяснять мир исключительно с позиции собст­венных потребностей. Увеличивается оценка нужд других и понима­ние групповых целей.
Характеризуя общие направления умственного развития, X.JBep-нер выделяет следующие показатели функционального и структурного изменения этого процесса. Это переходы от синкретичности к дискретности; от диффузности к отчетливости; от ригидности к гиб­кости и от лабильности к стабильности. Синкретичность, например, X. Вернер видит во многих исходных примитивных системах умст­венной жизни: и в области эмоциональных процессов в период младенчества, и в области восприятия, и в процессах воображения, и в функционально недифференцированных субъект-обьектных отно­шениях. Развитие, или ортогенез, по X. Вернеру, заключается в воз­растании функциональной дискретности, отчетливости, гибкости и стабильности как внутри системы, так и между системами.
Используя перечисленные формальные черты общего направле­ния развития, X. Вернер пытается дать сравнительную оценку уров­ней развития, чтобы показать, на относительно примитивном или довольно развитом уровне действует организм. Такая оценка должна включать в себя по крайней мере три фактора: определение наиболее характерных показателей процесса развития; определение системы действий, которые составляют анализируемое явление; анализ фор­мы частной умственной операции, вовлеченной в создание явления. Согласно идеям X. Вернера, диагноз нельзя построить только на ос­нове наблюдений за частными проявлениями в диапазоне способно­стей данного организма. Любое психологическое явление при науч­ном рассмотрении должно классифицироваться на основе целостной перспективы развития организма. Его место отнюдь не неизменно. Если возникает новая перспектива в развитии, тогда одно и то же умственное явление может быть приписано самым различным уров­ням. Это означает, что деятельность ребенка, необразованного взрос­лого или шизофреника нельзя отождествлять с деятельностью людей на примитивных стадиях развития; нельзя также считать деятель­ность взрослого (образованного нормального человека) соответству­ющей теоретически более развитым стадиям развития.
Сравнительный анализ умственного развития позволил X. Вернер выделить формы умственного развития в прогрессивном кон­структивизме биопсихологической эволюции. Это — сенсомоторное, перцептивное и умственное [235 ] развитие. X. Вернером ясно не обозначаются ни теоретические границы, ни формальные критерии для установления границ стадий. Однако, подчеркивается порядок их следования от предшествующих стадий сенсомоторного развития до их конечной кульминации в стадию созерцательных, умственных операций. Ортогенетическая взаимосвязь трех основных стадий такова, что наи­более развитые созерцательные системы иерархически интегрируют более примитивные сенсомоторные и интуитивные системы, при раз­витости всех трех систем в организме.
Основная теоретическая задача, решаемая X. Вернером, — рас­крыть сравнительное развитие каждой психологической стадии от ее наиболее примитивного появления до наиболее совершенных умозрительных форм. Согласно взглядам X. Вернера, процесс развития — это переход от недифференцированного функционирования к дифференцированному, специализированному и иерархически ин­тегрированному. Таков основной ортогенетический принцип X. Вер­нера, из которого следует, что:
1. Стабильность поведения требует пластичности, гибкости от­вета, чтобы сохранить функциональное равновесие организ­ма при изменчивых ситуациях. Однако гибкость не свойст­венна примитивной системе действий. Это значит, что при­митивные системы никогда не могут быть достаточны для адаптации.
2. Там, где в ходе развития возникают изменения, новая функ­ция возникает вначале из старых существующих форм, но рано или поздно возникает движение к развитию новых форм, которые имеют более специфический характер: возни­кает форма, которая способна лучше обслуживать новую функцию, чем старая форма.
3. При развитии организма более примитивные системы не ис­чезают полностью, а становятся сравнительно менее важны­ми и менее заметными при более развитом функционирова­нии организма. Их удельный вес меньше, так так более слож­ные системы приобретают все более господствующее положе­ние в жизни организма.
4. Низкие уровни функционирования подчинены более разви­тым уровням функционирования, но они могут выходить на передний план при особых внутренних или внешних услови­ях (например, в состоянии сна, в патологическом состоянии, при интоксикации, в различных сложных жизненных усло­виях). В таких случаях можно увидеть регресс, частичное возвращение к примитивным формам функционирования, прежде чем произойдет переход к более высоким операциям. Это, согласно X. Вернеру, соответствует диалектическому принципу спиральности в развитии. Из ортогенетического принципа следуют также некоторые важ­ные стратегические идеи относительно исследования психического развития.
1. Для того, чтобы начать изучение развития, нужна первона­чальная теоретическая концепция — пусть предварительная, гипотетическая — относительно идеального конечного состо­яния или наиболее зрелой организации, которой может достичь организм в ходе своей жизни. Изменения в процессе развития — это не хаотические, а скорее направленные изме­нения. Поэтому для изучения и понимания процессов психи­ческого развития необходимо вникнуть в его эпистемологи-ческую цель. Полноценное объяснение генетического разви­тия предполагает, согласно концепции X. Вернера, четкое понимание финальной детерминации, то есть хорошее пред­ставление о состоянии умственного развития, к которому оно стремится и которое придает значение процессам изменения.
2. Другая стратегия состоит в исследовании первоначального психологического состояния организма, то есть источника, или материальной основы всего дальнейшего развития (зако­нов саморегуляции и адаптации первоначальных функцио­нальных структур организма).
3. Первоначальная и наиболее развитая стадия психического развития составляет основу для понимания промежуточных форм. По мнению X. Вернера, два типа теоретического ана­лиза — функциональный и структурный — ведут к организмическому целостному (системному) анализу, другими сло­вами, к сравнительному анализу психических явлений в раз­ных вариантах, в которых протекает развитие. Эволюция и ' взаимовлияния изложенных выше теоретических концепций и методов исследования детского развития в западной психологии отражены в таблице 1. Можно видеть, что все рассмот­ренные теории были созданы учеными одного поколения. Это указы­вает на то, что в этот общественно-исторический период существова­ла объективная необходимость в разработке общей теории развития. Однако единая концепция детского развития так и не была создана. Существует столько разнообразных концепций, сколько было круп­ных ученых.
При большом разнообразии подходов к проблеме детского разви­тия степень проникновения в сущность этого процесса определяется введением в психологию новых методов исследования. Нетрудно про­следить переход от наблюдения к констатирующему эксперименту в его разнообразных проявлениях (поперечные срезы, лонгитюд) и далее к сравнительному изучению развития в норме и патологии, в условиях разных культур, в прошлом и настоящем.
Эволюция учений шла по линии все более глубокого осмысления роли общества в развитии ребенка. Ранние теории рассматривали детское развитие в системе отношений "ребенок — предмет". 3. Фрейд впервые показал, что развитие ребенка определяется противоречием между врожденными потребностями ребенка и ограни­чениями, которые общество через взрослого накладывает на него. Практически все современные теории рассматривают психическое развитие в системе отношений "ребенок — общество", что свидетель­ствует о постепенном преодолении биогенетического принципа.
Теория 3. Фрейда, которая занимает центральное положение в этой схеме, связывает и определяет направление основных современ­ных концепций развития личности за рубежом.

Психология | 2007-2008 | Art - Dr.OM